Героические страницы России. Хрестоматия для внеклассного чтения. 5-9 классы - Хрестоматия
То, что он увидел на дороге, сразу отрезвило его, разом исчезло мучительное ожидание конца. Боец схватил винтовку и начал стрелять. Он бил по немцам, удиравшим канавой. Вскоре ему показалось даже, что один из них упал, настигнутый его пулей. Это оказалось даже приятным – вот так невзначай побеждать. И хотя Овсеев давно уже определил своё отношение к этой борьбе, теперь что-то в ней невольно захватило его. Бой скоро кончился, и он в избытке нахлынувших чувств даже пожалел, что так мало досталось ему этой торжествующей радости.
Чем больше проходило времени, тем больше радовался Овсеев тому, что остался здесь, не поддался слабости и страху и что вот теперь может полною мерой испить сладость никогда ещё не испытанного им такого приятного чувства победы. Мысли его устремлялись всё дальше, и Алик представлял уже, что, если им посчастливится выбраться отсюда живыми, их, вероятно, представят к награде, тогда и его грудь украсит медаль или орден. Это было чрезвычайно заманчиво и приятно.
Так в раздумьях шло время, а вокруг всё ещё было тихо. Где-то за поредевшими, прорванными до небесной синевы облаками пророкотали и ушли самолёты. Из-за леса донеслись глухие разрывы бомб, от которых содрогнулась земля. День снова начинался ветреный, по-осеннему ненастный и студёный, но теперь капризы погоды отступили для них на второй план.
Свист всё никак не мог справиться с радостным, переполнявшим его возбуждением. Нисколько не остерегаясь, он вылез из грязной траншеи и в незастёгнутой шинели с поднятым воротом уселся на тыльном бруствере. Правда, сейчас можно было и не остерегаться, дорога и поле впереди были пусты. Транспортёр догорал, подставив ветру закопчённый железный бок. Рядом валялись подбитые мотоциклы. Свист, всё время посматривая туда, наконец не выдержал.
– Командир, – позвал он Карпенко, очищавшего лопаткой свою ячейку от грязи. – Давай махну туда на минутку. А?
Карпенко выпрямился, поглядел в поле и поморщился: видно было, что он не одобрял намерения Свиста, но теперь и отказать бронебойщику тоже было неудобно.
– А, командир? – не отставал Свист. – Может, из жратвы найдётся чего? А то уже пустовато, ярина зелёная!
– Ладно. Только смотри, кабы чего там…
– А что – все вон распластались, – обрадовался бронебойщик и перепрыгнул траншею. – Овсеев, айда вдвоём.
– Нет уж. Спасибо.
– Что, трусишь? – пренебрежительно бросил Свист и позвал Глечика: – Айда, салажонок!
Глечик растерялся, не зная, как поступить. Ему очень хотелось посмотреть на побитых немцев, хотя и боязно было вылезать из траншеи туда, где недавно ещё лютовала смерть. Но и отказаться он не решился, тем более что Свист на ходу заверил:
– Не трусь, всё в норме будет.
Глечик подхватил винтовку и выскочил из траншеи. Они перешли железную дорогу и быстрым шагом пошли по просёлку к ложбине.
Тут, на просторе, Глечику совсем стало страшно, всё тянуло отстать от Свиста, спрятаться за его спину. Думалось, что вот-вот из немецких машин раздастся очередь – и смерть жуткой болью пронзит тело. Однако возле транспортёров всё было спокойно, и боец, преодолевая страх, шагал рядом с товарищем. Так они перешли мост. Никто не стрелял в них, и Глечик понемногу успокоился. Свист же довольно решительно, с засунутой за ремень гранатой подошёл к стоявшему на дороге транспортёру, заглянул в его открытую сзади дверцу. Живых тут не было никого. Поодаль лицом в грязь уткнулся убитый немец, рядом с ним в канаве лежал второй. Воняло жжёной резиной, тлеющим тряпьём и краской. Не видя опасности, Глечик настолько осмелел, что тоже вплотную подошёл к машине.
Осмотрев всё снаружи, Свист ухватился за дверцу и прыгнул внутрь транспортёра. Глечик, выставив вперёд винтовку, полез было следом, но тут же отпрянул: на чёрном клеёнчатом сиденье, откинув голову и свесив вниз окровавленную руку, лежал гитлеровец. Преодолев первый испуг, боец с любопытством, смешанным со страхом, поглядел в его бескровное белобрысое лицо, будто стараясь увидеть на нём разгадку той воинственной алчности, которую несла в Россию многомиллионная армия этих разбойников. Но лицо это выглядело обычным, худощавым, небритым, и ни следа боли или какого-нибудь другого из человеческих чувств на нём уже не было. Свист же, безразличный к убитому, бесцеремонно переступил через него и, лязгая каким-то железом, стал рыться в чреве машины.
– Глечик, держи!
Он просунул в дверцу новенький, совсем не обгоревший воронёный ствол пулемёта. Глечик принял его, а Свист ещё покопался немного и соскочил с охапкой металлических пулемётных лент. Их он тоже отдал Глечику, а сам подхватил по дороге немецкий автомат, ногой перевернул на спину его владельца и брезгливо сплюнул в канаву.
Глечику всё время было не по себе. Убитые лежали совсем как живые: в шинелях, пилотках и касках, с круглыми коробками противогазов на ремнях. Никто из них не двигался, но казалось, в любое мгновение они могут вскочить и броситься на них. Свист тем временем, не обращая на убитых никакого внимания, осмотрел мотоцикл, обошёл второй транспортёр, который засел в канаве и всё ещё продолжал дымить. Через борт боец влез в его кузов.
– Чёрт, нет ничего, – недовольно сказал он. – Сгорело всё, одни головешки. Хоть бы пожрать чего…
Глечик даже обрадовался, что ничего не нашлось, – какая там еда, когда тошнит от всего этого!
Долго тут расхаживать они не стали и вскоре подались обратно.
Глечик тащил пулемёт, тяжёлый моток металлических лент и уже не чувствовал никакого страха. Эта вылазка даже понравилась ему, и он не переставал восхищаться друзьями, учинившими такой разгром. Казалось даже невероятным, что им, шестерым бойцам, удалось так искромсать прославленную германскую технику, пострелять тех самых немцев, которые завоевали Европу и которых от самой границы не могли остановить наши дивизии. Глечик не мог понять всего, но чувствовал, что и Карпенко, и Свист, может, и Овсеев за внешней своей простотой и грубоватостью таят в себе что-то надёжное и сильное. И только в нём, Глечике, кажется, не было ещё никакой решительной силы, и поэтому столько страху натерпелся он в недавнем бою. Но он старался душить в себе этот страх, хотел хоть чем-нибудь помочь общему делу и защитить себя. Теперь же, познав радость победы и слегка успокоившись, он готов был сделать всё, что угодно, и для командира Карпенко, и для отважного Свиста. Ему до слёз было жалко беднягу Фишера, с которым они даже немного подружились в последние дни и раз пообедали из одного котелка. Молодой, одинокий и искренний Глечик потянулся к ним – этой маленькой группке бойцов, в которой и он постепенно стал обретать себя.
– Вот это
