Музыкальные мифы. Книга 3 - Владимир Викторович Кирюшин
Капрал послушно подошел к столу и положил на него голову.
ДОМИНАНТЫ в ужасе наблюдали, что будет дальше.
БольМино с видом заправского палача спокойно повертел голову несчастного направо и налево, взял в руки тряпку и с НАСЛАЖДЕНИЕМ нажал на нарыв.
Глаза у капрала чуть не выскочили на лоб ОТ БОЛИ, но он смолчал и только крякнул.
— Ну как, БОЛЬНО? — спросил с радостью БольМино.
— Терпеть можно.
— Ах, можно? Ну так терпи еще! — и он опять С НАСЛАЖДЕНИЕМ стал мучить Меченого, разбрызгивая гной и кровь из фурункула во все стороны.
...Прошел день, другой, третий. Узников никто не беспокоил. Все часами лежали на нарах, о чем-то думали и молчали. Кроме ПРИПЛЮСНУТОГО ДОМИНАНТЫ с НИЗКОЙ КВИНТОЙ. Он, засыпая на нарах днем, по ночам ходил из угла в угол камеры, без конца что-то бормотал себе под нос, размахивал руками, вспоминал какого-то «Ушастика». Иногда кричал, что ему страшно, и показывал, каких огромных размеров был у «Ушастика» нос. Потом плевался во все углы, захаркал весь умывальник, хрюкал.
Все это не давало покоя и злило всех. Даже МЕЛОДИЧЕСКИЙ МИНОР и тот ворчал на хама.
В качестве наказания его заставляли мыть пол после каждой еды но и это не помогало. ПРИПЛЮСНУТЫЙ оставался все таким же.
— А что? Что вы на меня нападаете, хамы? — иногда пытался он доказывать свою правоту. — Со мной там, — он показывал за пределы тюрьмы все считались. К моему мнению прислушивались. Когда я доставал икру ГЛИССАНД (скользких рыб, вымазанных глиной), то все приходили за бутербродами. И никто не жаловался, что я рыгаю. А вы...
Но обычно договорить ему не удавалось.
— Замолчи, зараза! — кричал БольМино на ПРИПЛЮСНУТОГО. Обезьяна! Тебе пора на лиану!
И в него летела «Большая Берта».
На какое-то время наступало затишье, но через час все начиналось сначала: ПРИПЛЮСНУТОГО ругали, он опять плевался, пытался оправдываться, ссылаясь, что его залечили в Дурдоме, и поэтому, мол, он такой. Но его уже никто не жалел, и БольМино с удовольствием его мучил.
Однажды он придумал очередную свою гадость. Когда ПРИПЛЮСНУТЫЙ, как всегда спал днем, он сначала остриг его, оставив на голове лишь противно торчащий чубчик, а затем поджег вату на его тюфяке.
ДОМИНАНТА с НИЗКОЙ КВИНТОЙ проснулся от запаха гари, кое-как затушил огонь и опять улегся спать, не заметив, что от дыма с ним произошло невероятное: волосы его чубчика стали ярко-голубого цвета, а сам чубчик торчал в разные стороны, образуя прическу «взрыв стога сена».
С этих пор ПРИПЛЮСНУТЫЙ стал неприкасаемым: с ним никто не хотел иметь никакого дела.
Через три дня вертухаи увели Меченого капрала, обвинив его в том, что тот, будучи на службе у ТОНИКИ и заведуя военным складом, за два месяца съел все запасы тушеного мяса, предназначенного для охранников, и поэтому так растолстел. По приказу КАДАНСОВОГО КВАРТСЕКСТА капрала повесили прямо в центре города, на площади. А еще через три дня из камеры увели и БольМино. Его провели на ТРЕТИЙ этаж по коридору, в конце которого висела картина, изображавшая трех огромных старых ТЕМПОВ: ЛАРГО, ЛЕНТО и ГРАВЕ. Наконец, БольМино предстал перед самим новым владыкой Страны ГАРМОНИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ КАДАНСОВЫМ КВАРТСЕКСТОМ.
— СЕПТАККОРД, я помню вас. Вы оказали мне большую услугу, накормив ТОНИКУ этим.., — он подмигнул БольМино. — И я вынужден был вас посадить в тюрьму. Вы не очень обижаетесь?
— Да нет, что вы, Ваше Величество.
По виду КАДАНСОВОГО БольМино понял, что за это время он стал царем.
— Вот и хорошо, раз так. Вы готовы мне служить?
— Это будет для меня счастьем. Я на все готов! Всегда готов!
— Ну, а если я вас попрошу кое-кого убрать с этого света? Вы пойдете на это?
Глаза БольМино засверкали:
— Что-что, а это я с удовольствием. Обожаю делать людям всяческие гадости. Люблю, когда они мучаются. Только прикажите, и все будет сделано в лучшем виде.
— Вот и договорились. Держите-ка, голубчик, яд. Препротивненький, знаете ли яд, должен я вам сказать. От него корчить и ломать человека будет ой-ой-ой! Так что получите удовольствие.
— А кого убирать?
— Вы этого до сих пор не поняли? ДОМИНАНТ, конечно. Но только, — КАДАНСОВЫЙ на мгновенье смолк.— Только мне нужно, чтобы перед смертью все они написали записочки, где каждый признал себя врагом нашей любимой Родины. Понятно?
— Но как это сделать?
— Этого уж я не знаю. Это ваше дело, голубчик. Хотите выйти из тюрьмы — придумаете... Завтра на обед к рыбкиному супу, или как вы его тут называете «могиле», вам немного колбасы дадут. Вот ею и воспользуйтесь.
ТОНИКА пришла в себя в совершенно незнакомой обстановке. Вокруг стояли койки, покрытые одинаковыми одеялами. На них спали люди в одинаковых пижамах.
«Господи, где же это я? — не поняла царица. — Почему на мне эта ужасная одежда? Где мое платье?»
Она хотела было крикнуть, но испугалась. «А вдруг меня захватили враги? Что тогда со мной будет? — И она смолчала. — Подожду, что будет дальше.»
Взошло солнце и заглянуло в огромную палату. Соседки по палате стали просыпаться: одна вскочила и стала рыгать до потолка; другая упала на пол, стала ползать и шипеть, как змея; третья надула живот и ходила индюком. Четвертая...
Царица в ужасе смотрела на происходящее, ничего не понимая.
Открылась дверь, и вошли шесть человек в белых халатах.
«Врачи? Откуда они здесь?»
Больные тут же встали рядом со своими кроватями и каждая приняла озабоченный вид.
С таким озабоченным и серьезным лицом старший из врачей, совсем седой человек, стал спрашивать каждую, как она себя чувствует. Большинство больных отвечали, что хорошо, но некоторые жаловались на какие-то голоса, на страхи, на боли в желудке.
Седой врач делал вид, что выслушивает их, и кивал, кивал головой.
Наконец, очередь дошла до ТОНИКИ.
— Как вы?
— Я? — начала было царица, но замерла: «А что, собственно, мне отвечать?» — Я требую, чтобы меня выпустили отсюда! Немедленно!
— Ясно, ясно, — сказал седой и вновь покачал головой. — У нас все этого требуют. А еще что?
— Я! Я ваша царица! Падайте мне в ноги и целуйте их! — закричала ТОНИКА.
— Так, так, так,— как ни в чем не бывало закивал головой «Седой». — Синдром самовосхваления, — обратился он к сопровождавшим.
Те согласно закивали.
— Укольчики ей.
