Конни и Рождество - Юлия Бёме

Якоб на овощи даже не смотрит, зато усердно налегает на колбасу и сосиски. Конни сначала тоже смотрит на овощи без энтузиазма, но стоит ей попробовать кусочек, как она уже не может остановиться.

– А сейчас я принесу десерт, – торжественно объявляет госпожа Сандулеску.

– У меня места в животе не осталось, – стонет Конни.

– Ещё как осталось! – отвечает госпожа Сандулеску.

И оказывается права. Потому что для ванильного мороженого с горячим шоколадным соусом в желудке всегда найдётся место.

Благую весть я принесу

После ужина госпожа Сандулеску провожает всех в гостиную.

– Ёлочка у нас маленькая, – говорит она. – Я всегда покупаю растение в горшке, а потом высаживаю его в землю.

– Выбросить ёлку – сердце Марии такого не выдержит, – со смехом подхватывает София. – Представь себе, Якоб: она даже не ест шоколадных Дедов Морозов, потому что не хочет откусывать им головы.

– Не все же такие бессердечные, как ты, – ворчит госпожа Сандулеску.

– Я – бессердечная? И лишь потому, что ем шоколадных Дедов Морозов!? – возмущается София.

– А куда вы сажаете ёлки? – спрашивает мама, чтобы их отвлечь. – В ваш сад?

– Там уже нет места. – Госпожа Сандулеску немного краснеет. – Весной, когда земля оттаивает, я в сумерках прокрадываюсь в городской парк и сажаю там свою ёлку.

Папины глаза сияют:

– Отличная идея! Все бы так делали!

Якоб с любопытством разглядывает ёлочные украшения. Среди соломенных звёзд и золотых шишек висят настоящие яблочки и домашние пряники в форме сердечек.

– А их можно есть? – спрашивает он.

– Да, – отвечает госпожа Сандулеску. – Но лучше съешь сладости с рождественской тарелки. Я специально положила туда побольше.

С помощью длинных каминных спичек Конни разрешают зажечь свечи на ёлке. Тем временем дядя Альберт рассказывает о том, как он отмечал Рождество в дальних плаваниях.

– Нам надоело отмечать Рождество под пальмами. И мы взяли с собой ёлку и поместили её в холодильник, чтобы она не растеряла все свои иголки ещё в ноябре. Всё получилось, ёлка выглядела зелёной и свежей, словно только из леса. Однако без проблем не обошлось: нас неслабо раскачивало, и ёлка на подставке легко бы опрокинулась. Тогда мы подвесили её верхушкой к потолку. При силе ветра в семь баллов она славно болталась из стороны в сторону. До тех пор всё шло гладко. – Дядя Альберт устраивается на диване. – К сожалению, в ночь перед Рождеством на нас обрушился тайфун. А когда он миновал, на потолке осталась лишь потрёпанная макушка. Остальное превратилось в щепки.

Конни зажигает последнюю свечу. Вот бы такой ураган пронёсся тогда по церкви! София выключает верхний свет. Свечи сияют в темноте как звёзды, и вместе с ними сияет вся рождественская ёлка.

Зрелище до того трогательное, что все замолкают.

– Вот теперь и правда Рождество. – Мама вздыхает.

Папа обнимает её за плечи. Госпожа Сандулеску берёт сестру за руку. Якоб забирается на коленки к дяде Альберту (возможно, чтобы оказаться ближе к пряникам). И только Конни сидит одна и тоже вздыхает. До рождественского настроения ей ещё ох как далеко.

Сёстры обнимаются, и госпожа Сандулеску исполняет песню. София аккомпанирует ей на пианино. Как же красиво это звучит! Так красиво, что у Конни на глаза наворачиваются слёзы.

– Румынская рождественская песня, – объясняет госпожа Сандулеску, закончив петь. – Песня нашей родины.

– А голос! Он бесподобен! – восхищается дядя Альберт.

– Мария была оперной певицей, – с гордостью произносит София.

– Лучшей оперной певицей! – с благоговением говорит дядя Альберт.

Конни с ним согласна:

– Наверное, именно так пел настоящий ангел, тогда, в Вифлееме!

– Спасибо! – Госпожа Сандулеску сияет. – Это самый прекрасный комплимент, который я когда-либо получала!

– А она получала их немало, можешь мне поверить! – с улыбкой добавляет София.

Конни с горечью кивает. Как бы ей хотелось быть таким ангелом! А вместо этого… Глаза Конни вновь наполняются слезами.

– Что такое? – озабоченно спрашивает госпожа Сандулеску, наклонившись к ней.

Вместо ответа Конни горько всхлипывает.

– Сегодня в спектакле Конни исполняла роль ангела, – объясняет мама вместо неё. – И забыла последние строки. – Мама добавляет это шёпотом, но Конни всё слышит.

– Да, но только потому, что эти глупые пастухи влезли в мою песню!

– Таких случаев я знаю предостаточно, – с серьёзным видом произносит госпожа Сандулеску. – И когда ты на сцене и все на тебя смотрят, ты чувствуешь себя особенно неловко.

Конни изумлённо смотрит на неё. Госпожа Сандулеску первая, кто не отмахивается от её катастрофы, не говорит, что это всё ерунда.

– Хочешь, я расскажу, что случилось однажды со мной? – спрашивает она, подсаживаясь к Конни.

Конни вытирает слёзы и кивает.

– Я была молода, в самом начале своей карьеры, и готовилась дебютировать на сцене большого оперного театра. Мне досталась роль Королевы Ночи. По задумке режиссёра, во время исполнения своей арии я должна была парить высоко над сценой в гондоле. На что только не пойдёшь, если ты певица! Незадолго до премьеры нам выдали сценические костюмы. Мой состоял из вышитого звёздами топа и длинной узкой юбки. Она была до того тесная, что я шага ступить не могла. А чтобы уверенно стоять в гондоле, мне приходилось широко расставлять ноги. Поэтому я тайком сняла юбку. Бортики были достаточно высокими, и никто не видел, что́ у меня внизу. На генеральной репетиции всё прошло без помех. И вот наступил день премьеры. Публика пришла самая отборная, даже президент страны присутствовал. Все старались изо всех сил, в том числе и работники сцены, которые так мощно раскачали гондолу, что у меня началась морская болезнь. Каким-то образом мне удавалось петь, но скорее жалобно, чем величественно. А потом случилось следующее: из-за дикой качки один из канатов порвался. Гондола опрокинулась набок. Я выскользнула за борт и в последний момент успела ухватиться за неё руками. Перепуганная до смерти, я висела на гондоле. В трусах! Сегодня это, возможно, никого не удивит, но тогда это было просто неслыханно. Это был провал. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем меня наконец опустили. Я пулей убежала со сцены, заперлась в своей гардеробной и рыдала там. Я бы предпочла умереть, чем снова предстать перед публикой. Но тут в мою дверь постучала костюмерша и сказала: «Милое дитя, если ты не продолжишь петь сейчас, ты больше никогда не решишься выйти на сцену!» Я поняла, что она права. И