Птица Сирин и всадник на белом коне - Георгий Николаевич Юдин
– Ну, братья, за работу, – говорит Егорий, – семь дней у нас всего. Берите острые кости вместо шила да жилы вместо дрáтвы и сшивайте меж собой шкуры по пять в ширину и сто штук в длину, чтоб вроде ковра длинного получилось.
Охрана пленникам верёвки на руках перерезала, и принялись мужики шкуры тачать. Всё лучше, чем без дела томиться. А Егорий зачем-то белый коровий скелет шкурами обтягивает.
Шесть дней в трудах пролетело. Десять человек от ран умерло, а те, кто жив, из последних сил всё шьют и шьют.
Под вечер сам «повелитель вселенной» на пятнистом жеребце с охраной прискакал.
– Эй, урус! Готова твоя работа?
– Завтра, как уговорились, закончим, – отвечает Егорий.
– Ну смотри, рыжая борода! Костёр у меня уже готов. – Стеганул коня и умчался в степь.
Вот уже первая звёздочка на небе робко мигнула, за ней другая. Последняя ночь наступила.
– Всё, – говорит Егорий, – кончай шить. Собирайте теперь вокруг черепá и кости бараньи и к шкурам привязывайте.
– А это «добро» зачем? – спрашивают мужики.
– Потерпите маленько, скоро узнаете.
Стали собирать черепá да кости по степи. Их тут как камней в горах валялось – любило поесть кочевое войско. А сам Егорий незаметно к повозке их лекаря подкрался и вытащил оттуда мешочек серы и разных трав сушёных. Потом большой медный кувшин воды на костре вскипятил и бросил туда все травы да ещё степного дурмана пучок добавил. Из кувшина такой пряный дух по степи повалил, что кони стали всхрапывать, а стражники повскакали, кричат возбуждённо:
– Эй, урус! Брага варишь?
– Да нет, – отвечает Егорий, – узвар крепкий. Мужиков погреть.
– Дай сюда! Сами замёрзли. Мужики завтра на костре погреются.
Вырвали у него кувшин и вылакали всё до дна. Тут и ударил им дурман в голову. Выронили пики и повалились наземь без памяти.
Вскочил Егорий на ноги, глаза горят.
– Ну, братья, пора! Лови их лошадей и станови по два в ряд друг за дружкой. Теперь бараний ковёр берите и коней покрывайте. Да кверху, кверху мехом-то!
– Да что ж это будет, Егорий, скажи толком?
– А будет это лютый Змей Горыныч. Он-то нас и спасёт.
Глянули мужики, и впрямь кони под мохнатой, до земли, пятнистой попоной на огромную стоногую змею похожи!
– Вот страсть-то! – крестятся. – А башка-то где?
Раскидал Егорий кучу сухой травы, а под ней – страхолюдная драконья башка лежит с оскаленной пастью. Мужики с перепугу шарахнулись. Потом пригляделись, а это не страшные зубы из пасти торчат, а рёбра коровьего скелета, что Егорий шкурами обтягивал.
– Поднимай башку, не бойся, – поторапливает Егорий, – на первую пару лошадей привязывайте. Потом сами под шкуры полезайте и, как свистну, стегайте коней что есть мочи и орите так, чтоб чертям тошно было.
Когда мужики проворно под шкуры влезли и вцепились в конские гривы, Егорий запалил в костре факел и в змееву голову влез.
– Ну, братья, не отставай! – Да как свистнет Соловьём-разбойником – конь на дыбки взвился!
Тут мужики лошадей стеганули, взвыли зверями дикими – самих мороз по коже со страха продрал.
И понеслись все разом!
Вражье войско пробудилось от шума, глаза в темноту пялят, не поймут, что стряслось. Гудит, дрожит земля от топота, всё ближе, ближе, и вдруг полыхнуло впереди пламя, и вмиг озарился страшный огнедышащий дракон. Огромный, мохнатый и прямо на них несётся! Из зубастой пасти огонь и жёлтый дым валит, из глаз красные искры сыплются, по бокам черепá и белые кости гремят, а сам ревёт так жутко, что кровь в жилах стынет.
Что тут началось! Лошади взбесились и с диким ржанием понеслись лавиной по лагерю. Давят людей копытами, а те орут от ужаса, мечутся по степи как безумные, и нет им нигде спасения.
– Гони! Гони-и-и! – яростно кричит Егорий, а сам серу на факел подсыпает. Вот от чего огонь, искры и жёлтый дым из драконьей пасти летит!
Промчался огнедышащий змей по поваленным шатрам, по растоптанным врагам и улетел с воем в ночь.
Всё тише и тише бегут взмыленные лошади, наконец совсем стали. Попáдали на землю из-под шкур мокрые от духоты мужики. Хохочут, обнимаются от радости, а иные даже плачут.
– А Егорий где же?
Подбежали, драконью башку наземь свалили, а там Егорий сгорбившись сидит, руками голову обхватил.
– Ты чего это, Егорий? – затревожились мужики. – Чего стряслось-то?
Отвели его руки от лица и ужаснулись. Всё лицо у него обгорело, а глаз и вовсе не видать.
– Ах, мать честная! – крестятся мужики. – Горе-то какое! Видать, сера в глаза пыхнула. Как же ты теперь без глаз-то?
– Не знаю… – глухо говорит Егорий. – Езжайте по домам. Не ровён час, погоня нагрянет.
– А ты как же теперь свой дом сыщешь? Не по-людски это – тебя в таком виде одного бросать.
Но как его ни уговаривали с провожатым ехать, не согласился. Ну, делать нечего, поклонились мужики своему спасителю низко, до самой земли, поблагодарили, а в лицо стараются не смотреть – сердце заходится – и ускакали в разные стороны.
Егорий тихонько поводья тронул, едет, ссутулившись, сам не знает куда, от нестерпимой боли стонет, в седле качается.
«Нет, – думает горестно, – нельзя мне домой ехать, нахлебником на печи сидеть. Не дай Бог, Марьюшка с детьми увидят такую образину – напугаются до смерти. Чем небо зря коптить, лучше медведю или волкам поддаться. Хоть какая-то польза им от меня будет».
Заржала тихонько лошадь и остановилась. Прислушался Егорий: вроде река рядом течёт, прохладой веет. Слез на землю, шлёпнул лошадь по спине:
– Ну, пошла, пошла, милая, а то и тебя звери задерут. – Упал лицом в мокрую траву и затих…
А в это время Марьюшка места себе не находит: мечется по избе, как птица в клети, ни прясть, ни спать не может. Чует её сердце: беда с Егорием стряслась, и тянет, тянет её неведомая сила вон из избы. Выскочила она в ночь за ворота, а ноги прямо к реке несут. Прибежала, запыхавшись, на берег, сердце из груди чуть не выпрыгивает. Огляделась тревожно по сторонам и видит: стоит в тумане на том берегу чёрная лошадь. Посмотрела она на Марьюшку и заржала тихонько. Потом головой стала кланяться, будто зовёт её.
Покатилось у Марьюшки сердце: ой, не
