Про других и про себя - Аркадий Миронович Минчковский
Шло время. Дженни полностью освоилась с новой, скорее для неё даже приятной работой. В цирке ей пришлось хорошо. Дженни была по натуре доброй и отзывчивой. Может быть, ей завидовали другие кони группы, но она того не замечала. А возможно, не обращала на то внимания.
Но как же было не завидовать?!
Дрессировщик с утра раньше всего подходил к Дженни. Конюхи, готовя её к вечеру, расчёсывали особо старательно. Смешливые девушки из балетной группы, узнав, как любит Дженни сладкое, отдавали ей наполовину недоеденные вафельные стаканчики с мороженым. Цирковой ветеринар в дни врачебного обхода дольше всего задерживался возле неё. Дженни любили и баловали артисты и берейторы, служители и уборщицы. Что уж говорить о Жене, которая не чаяла в ней души.
Да и стоило.
Дженни будто была рождена для цирка. С лёгкостью постигала всё, чему учили, и крепко это помнила. Хотя издавна известно, что лошади прочной памятью не отличаются и номера с конями дрессировщику приходится повторять всякий день. С Дженни этого делать почти не требовалось.
С некоторых пор она уже не выступала в общей конской группе и не выбегала на манеж вместе с другими лошадьми. Дженни теперь исполняла сольный номер. Другого от неё не хотели. Но однажды, когда лошадка, танцевавшая вальс в центре арены вместо Дженни, подвернула ногу и беда с ней грозила срывом выступления, дрессировщик решил вернуть Дженни в группу. С утра он проводил с конями репетицию и был поражён тем, что Дженни отлично помнила все движения и уже в середине репетиции выполняла необходимое, как будто и не переставала выступать в конской группе.
После окончания репетиции дрессировщик не мог не приласкать Дженни, хотя и был скуп на похвалы. Довольно пофыркивая, она смотрела на других коней и, казалось, удивлялась: как это иные из них не могли запомнить пустяков, которые повторяли с ними ежедневно.
Да, Дженни могла всё.
Она выступала на манеже третий год, Женя уже ходила во второй класс. Это было в другом городе, куда переехала вся конская группа.
В том большом городе и произошли памятные для них обеих события. Здесь Женю в первый раз в её жизни зрители увидели на манеже.
Был утренник. Ряды снизу доверху заполняли дети — шумная, благодарная публика. Зал так охотно смеялся шуткам клоунов и так громко хлопал акробатам и прыгунам, что смех и аплодисменты слышались на улице. Проходя мимо цирка, люди оглядывались и улыбались, понимая, что за стенами его идёт весёлое детское представление.
Инспектор манежа — высокий тучный человек во фраке, называвший зрителям имена артистов, — громогласно, как по радио, объявил:
— Юная наездница Женя... — Он назвал ее фамилию и добавил: — На коне Дженни!
Зал загремел так, что, казалось, обрушилась скала. Хлопали все, хотя очень немногие из детей до тех пор знали Дженни и уж никто, конечно, не был знаком в цирке с юной наездницей.
Под одобрительные аплодисменты она выехала на арену в сияющем позолотой кабриолете. Дженни гордо везла великолепный экипаж. Спицы его двух громадных колёс обвивали ленты роз. Цветы были вплетены и в русую гриву Дженни. На высоком сиденье кабриолета помещалась наездница. На Жене было коротенькое нежно-палевое платье и белое трико. На ногах туфельки со сверкающими камнями. Ниспадающие за спину кудри девочки венчал лёгкий шёлковый бант. В левой руке она держала вожжи, правой сжимала прихваченный петлёй шамбарьер, который, понятно, ей был совсем не нужен. Так полагалось в цирке исстари — в руках наездницы должен быть бич, устрашающий коня.
Катя кабриолет, Дженни сперва обошла арену торжественным шагом. Он назывался «испанским». Потом пробежала несколько кругов плавной рысью, а затем перешла на другой шаг, похожий на грациозный танец. Оркестр играл мелодию менуэта. Весь выезд был похож на прогулку маленькой феи из сказки. Дети заворожённо смотрели на прекрасную девочку в кабриолете. Они бы ни за что не поверили, что завтра, в понедельник, эта удивительная наездница, одетая в школьную форму, с утра, захватив набитый учебниками портфельчик, как и все они, будет спешить в свой класс.
В конце номера чудо-коляска выехала на середину манежа. Дженни наклонилась, вытянув вперёд одну ногу и подтолкнув другую, а голову опустила до земли. Привстав с сиденья, поклонилась публике и Женя. Наполненный ребятами зал снова загремел хлопками. Занавес за стоящими в проходе униформистами в красных мундирах раздвинулся, и кабриолет исчез в глубине цирковых помещений.
Номер прошёл превосходно. Ни дети, ни взрослые зрители не догадались о том, что конём управляла вовсе не Женя. Она только сидела в красивой коляске и держала вожжи. Все команды отдавал главный дрессировщик группы — её отец. В обычной своей кожаной куртке он стоял перед униформистами, возле барьера и негромко, властно приказывал Дженни: идти шагом или бежать по-парадному, гордо поднимать ноги и кланяться.
Пока шли репетиции, а их было немало, он, усадив Женю на место наездницы, водил лошадь, приучая её выезду с кабриолетом.
На всякий случай, чтобы Дженни чего-либо не выкинула, он держал её под уздцы. Но дрессировщик зря беспокоился.
Разве могла Дженни позволить себе что-нибудь, когда знала: везёт свою добрую маленькую приятельницу. Сообразительная лошадка шагала с таким стройным спокойствием, что большие колёса циркового экипажа катились по арене, будто по гладкой асфальтовой дорожке. С утра, пока Женя ещё не приходила из школы, Иван проводил репетиции либо с пустой коляской, либо сажал в неё маму девочки. Дженни послушно катала кабриолет, но всё изменялось, как только на манеже появлялась Женя. Прибежав из школы, она торопливо забрасывала свой тяжёлый портфель, снимала фартучек и коричневое платье и, натянув спортивный костюм, мигом неслась вниз, где её ждала славная лошадка.
А Дженни?! Даже отлично знающий её дрессировщик удивлялся тому, как менялось настроение коня. С той минуты, когда на сиденье
