Про других и про себя - Аркадий Миронович Минчковский

Я велел Иону сесть и стал объяснять.

— Не могу я, Ион, твоего вредного секретаря забрать. Никого мы тут не можем арестовывать. Власть тут румынская — цивильная. Погоди немного, придёт время, сам ваш народ до таких доберётся. И ты сам виноват. Знал ведь, что тебе заступничество за бедняков не простят, а пошёл хвастаться, как теперь живёшь. Да ещё в лес пошёл. Ничего. Хватит тебе страдать. У нас так говорят: до свадьбы заживёт. Теперь иди к старшине и уж терпи, раз провинился, что он тебе скажет.

Приказал Фоминых, чтобы он отвёл Иона к нашему фельдшеру: пускай поможет парню. И пусть уж сегодня старшина его не ругает. Ион и сам на своей спине всё понял.

— Спасибо, господин капитан! — проговорил Ион. Вырывался у него иногда этот «господин». — Спасибо, товарищ капитан!.. Я теперь сто лет никуда один не уйду. Может, и товарищ старшина простит. Он добрый, я знаю.

Надевший свою фасонную фуражку с маленьким козырьком Фоминых позвал мальчишку. Тот поклонился. Знал, что без шапки руку к голове не прикладывают. Но поклонился низко, как, видно, учили его кланяться господам. Потом, дойдя уже до двери и осмелев, обернулся и сказал:

— А секретарю ничего не забуду. Убить его, фашиста, поганую свинью, надо!

Двери за Ионом затворились. Обрадованный тем, что мальчик, хоть и избитый, но целый, нашёлся, я намеревался проспать до утра. Но сон не приходил. Глядя в густо синеющий ночным небом юга прямоугольник окна, где светились звёзды, думал я о том, что парни, которые избивали Иона, сами не понимали, что делали. Да и откуда им, науськанным властвующими здесь негодяями, было понять, что бьют они своего товарища, который чутьём маленького батрака понял, что несут его стране советские люди. Как могли это распознать тогда ребята, учившиеся в начальных классах королевской Румынии, где только что стали снимать со стен портреты фашистского диктатора.

С наклеенным под глазом пластырем, в гимнастёрке с уже пришитым воротом, в не по размеру просторной пилотке, утром посадил я Иона на заднее сиденье нашего газика с брезентовым верхом и сказал ему, чтобы не высовывался, пока будем проезжать село. Пусть те, кто с ним расправлялся, останутся в неведении, куда делся избитый ими мальчик.

Ион послушно забился в угол машины. Со стороны заднее сиденье могло показаться пустым. Так я его и вывез на открытую дорогу. Пострадавший заступник бедняков, сидя за моей спиной, сначала молчал, но, когда село уже оставалось позади, вздохнув, сказал:

— А товарищ старшина Грищенко со мной не говорит. Он на меня и смотреть не хочет. Наверное, не будет меня прощать.

— Будет. Простит, — засмеялся шофёр Петя Садовников. — Раз смотреть не хочет, обязательно простит. Я его знаю.

Но это было далеко не последнее приключение с нашим добровольцем.

Конечно, Грищенко сердился на Иона недолго и вскоре простил парнишке его оплошность, хотя тому и пришлось пережить несколько горьких дней, пока старшина не перестал делать вид, будто его и не замечает.

Потом всё наладилось. Мальчишка Ион был выносливый. В нашей части, на добрых хлебах повара Ушакова, которому подросток также приглянулся, заметно окреп. Не сразу бы, может, и мать Иона узнала в нём своего худенького сына, которого вынуждена была отдать в работники богачу. Нечего уж говорить про синяки и шишки, они скоро зажили, чему помогло и щедрое румынское солнце. С утра до заката ласкало оно смуглую кожу Ионова лица под уже успевшей выгореть и новой пилоткой.

Фронт приближался к венгерской границе с Румынией. Пока что мы, сапёры, шли в арьергарде и по нескольку дней задерживались то в малых, то в больших населённых пунктах.

Так и сложилось. Инженерные части временно оказались во фронтовом резерве. Нужно было ждать и готовиться к выполнению новых заданий. Приказ мог прийти в любой час.

Но ещё на родине Иона произошло далёкое от боевых дел, довольно-таки забавное событие. Впрочем, пожалуй, как сказать. Не для всех оно было забавным. Одним из главных героев той памятной истории был всё тот же наш Ион Петреску.

На этот раз располагались мы в небольшом предгорном местечке, неподалёку от города Сибиу. Край красивый — загляденье. Выдалось несколько спокойных погожих дней. Мы готовили к новым дорогам свою передвижную боевую технику. К тому времени гитлеровцы, отчаянно цеплявшиеся за каждый клочок ранее оккупированной ими земли, стянули силы к востоку Венгрии. Нарыв теперь окопов на склонах её земли, укрепив линию обороны, они надеялись хоть тут сдержать натиск войск Красной Армии. Понятно было, что с осатаневшим врагом ещё предстояли нелёгкие бои.

В те дни дивизия, в которую мы входили, стала гвардейской. Гвардейцами сделались и мы. Всем выдали красивые значки, где на знамени было написано: «Гвардия». С тех пор наши офицеры именовались не просто капитан или лейтенант, а гвардии капитан и гвардии лейтенант. И солдаты стали гвардии рядовыми, сержанты — гвардии сержантами. Старшина, конечно же, выхлопотал гвардейский значок и Иону. Тот, к великой своей гордости, прикрепил его рядом со спасённым в драке — ленинским. Не будь он ещё мальчишкой, ничем бы не отличался от других наших солдат. В шутку тут кто-то назвал его гвардии Ионом. Так это к нему с того времени и пристало.

В том румынском местечке всё и произошло.

Через несколько домов по улице от дома, где остановились мы с Фоминых, готовилась свадьба. По всему, свадьбу собирались играть богатую. Приготовления к гулянке были заметны всему селу.

Дня за два до того, как быть бы уже этой свадьбе, утром спозаранку является ко мне Ион. Вид у него какой-то странный. Переминается с ноги на ногу, будто сам не свой.

— Разрешите, — говорит, — товарищ гвардии капитан, обратиться к вам. Большая беда. Вы не думайте, не про вашу часть и не про меня. Чужая беда.

— Что ещё за беда, какое дело, Ион?

— Да вот, товарищ гвардии капитан. Тут одна Мариора до вас, разрешите ей.

— Какая Мариора? Ничего не понимаю.

— Сейчас, товарищ капитан. Одна минута!

Тут он вернулся назад к двери, отворил её и кого-то позвал. С улицы робко входит совсем молоденькая, очень красивая девушка с насмерть перепуганными большими чёрными глазами. Волосы у неё тоже чёрные, блестящие, собраны назад под гребень. Ни с того ни с сего эта девушка вдруг бац передо мной на колени — и в слёзы. А сквозь