Энола Холмс и таинственные букеты - Нэнси Спрингер

вытянула шею, пытаясь заглянуть в окно. Сначала мне ничего не было видно, кроме кружевных занавесок, но я подалась вперёд и сумела разглядеть смутные очертания убогой неприглядной комнаты — гостиной. Правда, сёстры не сидели в креслах — очевидно, они вскочили на ноги, разгорячённые спором. Пертелотта стояла ко мне спиной, уперев руки в пышные бока и отчасти закрывая собой Флору. Всё, что я выяснила, — это что Флора крепко сбита, как и её сестра, и одета в простые блузку и юбку, опять же как сестра. Я могла только предполагать, что лицо у неё такое же круглое и некрасивое.

Теперь гневный монолог произносила Пертелотта.

— Всю жизнь пытаюсь вину загладить, — кричала она, — всю жизнь! Даже муженька вот уховорила делом этим заняться, штоб тебя в порядок привести...

— Да ты просто хотела меня замуж выдать и с рук сбыть!

— Я хотела сделать тебя счастливой, достойной женщиной — а ты што? Стала наряжаться в штаны, бороду приклеивать...

Надо же! О, она просто обязана быть отправителем зловещих букетов! Я прижалась к стеклу, надеясь увидеть её лицо.

— ...и бродить чёрт знает хде! — гремела Пертелотта.

— Надо ж было ихрать роль твово муженька, сестрица!

— Нет, не надо! Эт’ ты не дашь никак ему покоиться с миром, ты злая, извращённая...

— Ты ужасная, не я, — отрезала Флора. Несчастная, ей не хватало стержня. — По крайней мере, мужчинам позволено...

— ...идти против природы?! Сколько раз я просила тебя сидеть дома, пока я работаю?! А ты снова за своё! Я уж думаю собственноручно упрятать тебя в «Колни Хатч»!

Флора издала гневный рёв и бросилась на сестру. Я увидела её лицо — и сразу же об этом пожалела: она сорвала свой нос и принялась размахивать им перед Пертелоттой, словно оружием.

— Ну попробуй — посмотрим, што у тебя получится! Давай попробуй!

Другой рукой она сорвала грим с губ и щёк. Её лицо, если его можно было так назвать, походило на уродливую массу слизней.

— Ты об ‘том пожалеешь! Ты — и врач, который подпишет дрянную бумагу!

Я с трудом понимала, о чём говорит Флора: всё моё внимание притягивали её кошмарные черты — бугристая плоть с дырками вместо рта и носа. А глаза, хоть и здоровые, казалось, забыли, что значит плакать, и в них горела жажда убийства. Эти сухие глаза поразили меня не меньше изуродованного лица; я оцепенела — и в это время её взгляд упал на окно.

Я почувствовала себя глупой рыбёшкой, которая, привлечённая светом фонаря, поднялась на поверхность тёмного озера.

Флора завопила, как хотелось завопить мне при виде её лица, и показала на меня пальцем.

* * *

Я успела пригнуться раньше, чем Пертелотта обернулась.

Одна из сестёр — не скажу точно какая — выкрикнула ужасно неприличное ругательство.

Я бросилась прочь, но на узком выступе было особо не развернуться, и я не могла вернуться тем же путём, которым пришла. Ринувшись навстречу неизвестности, я обогнула здание и поползла по карнизу, словно огромная гусеница, раскачиваясь из стороны в сторону. В один момент я чуть не свалилась из-за проклятой юбки: нет, всё-таки девушек заставляют носить длинные юбки исключительно ради того, чтобы они не могли сделать ничего путного.

Окно распахнулось, и, кажется, Пертелотта рявкнула громким голосом, достойным стаи гончих:

— Полиция! Помогите! Храбитель! Полиция!

С улицы раздался свисток констебля, призывающий на помощь его напарников. Со всех сторон ему ответили такими же свистками. В доме загремели шаги: сёстры спускались вниз по лестнице.

Они подозревают, что я тоже спущусь.

А значит, я должна поступить иначе. Подняться.

Сказать не значит сделать. Юбка облепила мне ноги, а без фонаря в кромешной тьме я не могла ничего разглядеть. Однако на следующем углу мне повезло наткнуться на водосточную трубу; я схватилась за неё обеими руками и принялась карабкаться по ней, как матрос по мачте. Соседи Перте- лотты вывалили на улицу, подоспели констебли, и ужасный шум — крики, вопли, свист, цокот копыт, топот — вселил в меня такой ужас, что я нашла в себе силы, о которых раньше и не подозревала. Я быстро добралась до самого верха трубы — и уткнулась в очередной выступ, нависший над магазинчиком. Словно в тумане я подтянулась и перемахнула через него, как испуганная мастифом кошка.

Передо мной оказалась очередная стена. Неужели мне никогда не найти прибежища на крышах?! В отчаянии я стукнула по ней кулаками — но только испачкала руки в штукатурке. По узкому карнизу я поспешила в темноту, подальше от улицы. Я больше не ползла по черепице, дрожа и покачиваясь, — нет, я неслась вперёд, стараясь не поддаваться страху и не глядя, куда ступаю. Видимо, безумие заразно.

Я с силой врезалась во что-то твёрдое и деревянное.

Признаюсь, в эту минуту я грязно выругалась, поскольку сильно ударилась носом. Мне сразу захотелось его потереть, чтобы унять боль, но я сдержалась и упёрлась ладонями в возникшую передо мной преграду.

Возможно, это часть эркерного окна?

Наше дело не гадать, что к чему, наше дело — умирать за страну; в долину смерти рвёмся...1 Точнее — на крыши отчаяния, и в бой идёт не целая бригада, а одна глупая девочка, которой следовало бы радоваться тому, что у неё вообще есть нос — не важно, большой или маленький! Только вперёд, бойцы, только вверх!

Я забралась на узкую верхушку неизвестного строения, глубоко вдохнула, исполненная благодарности за то, что меня больше не окружает кромешная тьма.

Надо мной простиралось небо, усыпанное звёздами, словно веснушками.

На его фоне виднелись силуэты остроконечных крыш и дымоходов.

Наконец-то!

_____________________________________

1 Отсылка к стихотворению Альфреда Теннисона «Атака лёгкой бригады» (The Charge of the Light Brigade). У него эти строки написаны от третьего лица: «Их дело не гадать, что к чему, а их дело умирать за страну; в долину смерти рвутся шесть сотен храбрецов».

Я перебралась через последнюю преграду и очутилась на самом верху.

Тяжело дыша, я упала на жёсткую черепицу покатой крыши.

Теперь я в безопасности.

Здесь меня никому не найти. Здесь я пережду ночь.

Мои блаженные размышления прервал крик, очевидно, сержанта полиции:

— Подкатите вон туда! Да, туда! Как работает эта проклятая штуковина?

Через мгновение, разгоняя ночные тени, пелену тьмы прорезал ослепительный луч света. Разумеется, я читала в газетах о новом электрическом прожекторе Скотленд-Ярда, но читать — это одно,