Записки для Пелле - Марлис Слегерс

– Нет, не так. Её у меня больше нет! Я… Она лежала на клетке, и тут папа позвал меня ужинать. Когда я вернулся в комнату, записка исчезла. Я всё обыскал, думал, она упала на пол. А потом увидел… маленькие обрывки. Свинка добралась до неё и съела. Мне очень жаль. Правда.

У него на глазах выступили слезы, и я подумал, что на этот раз он не врёт.

– Почему же ты просто не рассказал нам об этом? – Учитель укоризненно смотрел на него.

– Потому что… Да кто бы мне поверил?! Это как сказать, что собака съела твою домашку, – никто и слушать не станет. Но моя морская свинка иногда ест бумагу. Особенно газеты любит.

Мы замолчали.

– И ты не прочёл, что там было написано? – хмурясь, спросил учитель. – Вот в это трудно поверить. Что ты не развернул её и не прочитал, о чём она.

Тычок пожал плечами.

– Глянул одним глазом. Там было написано, что плакать полезно, или что-то в этом роде. Потом папа меня позвал, и я положил записку на клетку.

У меня перехватило дух.

– Что-что там было написано?!

– Я невнимательно прочитал, Пелле. Что-то про слёзы, про то, что плакать можно.

– Ты врёшь! Не может такого быть! – выкрикнул я.

Из глаз вдруг брызнули слезы, но ничего с этим поделать я не мог. Я прокричал сквозь них:

– Это невозможно! Мой отец не плакал. И я тоже не плачу, потому что н-н-настоящие…

Запинаясь и всхлипывая, я попытался договорить. Тычок с пунцовой физиономией глазел то на меня, то на учителя.

– Ты в-в-врёшь! Т-т-там ничего такого не было! – Всхлипы перешли в рыдания.

Менейр Хендерсон обнял меня и прижал к себе. Я всё плакал, плакал и плакал, потому что, может быть, в этом всё-таки не было ничего плохого.

Прошло пять часов. Или пять минут, но, по-моему, на то, чтобы выплакаться, всё-таки ушли часы. Всё это время учитель прижимал к себе моё трясущееся тело. Его свитер был весь в мокрых пятнах и моих соплях. Тычок молча сидел, уставившись в пол.

– Карл, принеси, пожалуйста, Пелле стакан воды.

Тычок кивнул и пошёл к раковине в дальнем конце класса.

– Ну вот. – Учитель ласково посмотрел на меня. – Все глаза выплакал.

– Не глаза, а слёзные железы, – шмыгая носом, поправил я.

Факты. Звери не плачут. Слезы нужны им только для защиты глаз. Когда животные видят что-то грустное, они не плачут. У насекомых вообще нет слез. Есть такие бабочки, которые по ночам пьют слезы из глаз спящих птиц, крокодилов и черепах. Постепенно я успокоился.

Менейр Хендерсон улыбнулся.

– Ты прав.

Тычок подал мне стакан воды, и я жадно выпил всё до дна. Глаза опухли и горели, но всё-таки на душе стало легче. Несколько секунд мы сидели молча.

– Ну что, хороший разговор, я считаю. – Учитель глубоко вздохнул и хлопнул нас обоих по плечу. – Мне кажется, вы высказали друг другу, что хотели. Сможете теперь вместе играть в спектакле?

Мы с Тычком переглянулись.

– Давай, чувак, соглашайся. – Тычок засунул руки в карманы и взглянул мне в глаза. – Этот твой Телемук – настоящий герой! Отправляется на поиски отца и находит его.

– Телемах. Его зовут Телемах.

– Вот я и говорю, Телепуз. И ты прав насчёт маминой причёски. Она иногда похожа на помятое облако сахарной ваты.

Мы оба расхохотались.

* * *

– Ты уверен? Потому что…

– Мам! – Я засмеялся. – Я уверен. Я вполне способен провести две ночи без тебя. К тому же, со мной будет Аран.

Джек улыбнулся мне.

– Ты смелый парень. А домик мы построили крепкий, там вполне можно спать. Погоду обещают хорошую, так что всё будет в порядке. А передумаешь – добро пожаловать ко мне.

Джек весь день обрабатывал от жуков наш дом. Попросил помощника заменить его в магазине. С помощью специального аппарата он сначала выдул из дырочек в косяке всю пыль, потому что как раз там точильщики и откладывают яйца. И яйца могут лежать годами, прежде чем из них вылезут личинки, рассказал Джек. Потом он впрыснул в отверстия какой-то яд. А дырочек оказалось много. Я помогал, как мог, и делать что-то вместе с Джеком оказалось вполне комфортно. Пусть что-то во мне и сопротивлялось этому, но мне всё больше казалось, что было бы хорошо, если бы Джек остался в нашей жизни.

Пахло в доме странно, так что спать тут, пожалуй, было действительно не слишком полезно для здоровья. Мы с мамой затащили в домик на дереве матрас, несколько фонарей-подсвечников, книгу, карманный фонарик и спальный мешок. Я уже предвкушал, как буду там ночевать! Ни разу ещё не спал один. Все 4557 ночей моей жизни мама была неподалёку. Из них последние 443 ночи рядом не было папы. Ночь номер 4558 я проведу совсем один.

– Хорошо. – Судя по маминому виду, мой план ей всё-таки был не по душе, и она предпочла бы, чтобы я пошёл с ней, но я вновь рассмеялся.

– Иди уже! Если мне тут не понравится, приеду к вам. И я всегда могу вам позвонить. Серьёзно, всё будет отлично.

Я проводил их с Джеком взглядом. Странное чувство. Я вспомнил тот день, когда мама вот так вот шла рядом с папой. Он должен был остаться на ночь в больнице, а я ждал маму дома. Теперь рядом с ней шагал Джек, нёс её сумку. Он что-то говорил ей, она смеялась.

И, может быть, в этом не было ничего страшного. Когда фургон Джека повернул за угол и исчез из виду, я закрыл дверь. Нужно было кое-что сделать. Я зашёл в гостиную и остановился у урны с папиным прахом.

* * *

Когда я припарковал велосипед у дедушкиного дома, на улице было ещё светло.

Открыл он не сразу. Его мутный взгляд смотрел мимо меня, но потом он улыбнулся. Что-то в нем изменилось. Не то чтобы мы были давно знакомы, но раньше он открывал с угрюмым видом. Сейчас его лицо смягчилось и подобрело.

– Пелле! – воскликнул он с радостным удивлением в голосе и сделал шаг в сторону, впуская меня.

– Я… Я рассказал маме, – сообщил я, направляясь в гостиную. – О том, что нашёл тебя. Она довольна: ей не нравилось, что папа не разрешал тебе меня видеть. Но то был его выбор. Думаю, она рада, что мы теперь общаемся.

– Как у Лисбет дела?

Дедушка опустился на