Родной дом - Нина Александровна Емельянова

— Извиняется, что в тапочках! — сказала тетка Надежда. — Обутки не праздничные.

Вызвавший его Гриша чуть-чуть шевельнул бархатными бровями, склонив голову и будто раздумывая о чем-то, пошел вразвалочку по кругу… и вдруг подскочил, хлопнул руками по коленям и бешено полетел, то выпрямляясь, как свечечка, то почти падая, легко касаясь руками земли и с новой силой взлетая вновь. Витька весь подался вперед, ему казалось, что это он сам так летит в танце, это его сильное и послушное тело о чем-то рассказывает людям, передавая всю удаль Витькиного сердца…

Когда Гриша остановился, снова вышел извинившийся за тапочки танцор. На этот раз он пронес свое легкое тело, не качнув плечом, держа прямо голову, но ноги его в это время производили быстрое круговое движение так, что казалось, они кружатся, как волчок. Смех и поощрительные возгласы стоявших вокруг показали, что эта фигура не из легких.

И снова и снова плясал он и его товарищ, а дядя Алексей смотрел и смотрел, и когда Витька заглянул в его лицо то заметил, что он смотрит не только на танцующих. Витька посмотрел туда, куда был направлен взгляд дяди Алексея, и увидел звезду на посиневшем небе. Она стояла высоко над избами с темными стеклами, над изгородью, за которой был виден зеленый луг, уходивший к реке, и зубчатый край леса за рекой. Уже наступил вечер, и Витька заметил, что трава на улице стала темно, зеленой, и одежды женщин, гуляющих по улице, словно приобрели новые, густые оттенки; красный и синий цвета стали неярки и особенно хороши.

Он все смотрел и смотрел на улицу, пока глаза его не стали слипаться. «Витюшка заснул», — сказал кто-то. Он услышал, ответил, что совсем не заснул, увидел худощавое лицо дяди Алексея с ласковыми глазами, бледное, с морщинками у глаз лицо матери, увидел отца, дымящего махоркой. Все было такое родное, что Витька почувствовал себя совсем дома. Он встал, перешел избу и прилег на широкую деревянную кровать, где уже спал Митюшка, и тотчас уснул.

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Проснулся он, как ему показалось, поздно ночью. В избе было темно, только десятилинейная лампа горела на столе, освещая склоненные над столом головы дяди Алексея, отца, солдатские усы и широкие плечи дяди Филиппа и чье-то как будто знакомое, видимое сейчас сбоку лицо с крупными чертами. Приглядевшись, Витька узнал Сергея Ивановича, бригадира второй тракторной бригады и парторга их колхоза «Рассвет». Окно за ним казалось сизо-голубым — светала уже утренняя зорька. Тетка Надежда, прикорнув на постели в ногах у Витьки, сладко спала.

«Вот до каких пор гуляют! — подумал Витька. — Откуда это дядя Сергей Иванович взялся?.Он привстал, поискал глазами мать и не нашел ее. Тетка Надеждa почему-то сразу догадалась, кто нужен Витьке, и сказала сонным голосом:

— Спи, спи! Мать в горнице уснула, не трожь ее. И тетя Лиза там легла.

И Витька лег, но сон не приходил. Он увидел, как Сергей Иванович подошел к самовару, стоявшему на скамье, налил себе стакан чая и, взглянув на Витьку, вернулся к столу. На загорелом его лице, казавшемся издали молодым Витька разглядел много морщин.

«Оказывается, дядя-то Сергеи Иванович немолодой — подумал Витька. — А как он всегда шутит с ребятами!»

— Что же ты чай наливаешь? — спросил дядя Филипп. — Может, еще по маленькой выпьем?

Он достал из шкафчика непочатую еще бутылку водки и, посмотрев на ярлык, сказал:

— Это, извините, уже не «Столичная», какую ты, Алексей, принес для свиданьица. И где только ты ее достал? С полгода у нас ее не было, это же редкость! Неужели из Москвы вез?

— У Поликарпа взял. Он специально за ней домой сбегал. Уважительный… подхалим.

— Ну и Поликарп! Полгода бутылку вина бережет. Неужто случая не было распить?

— А с кем ему пить? Кто к нему ходит? — ответил отец.

— Ну, зато у нас с тобой случай самый подходящий!

Дядя Филипп переставил пустые тарелки на шесток, принес из чулана свежие пироги, студень и вынул из печки чугунную сковородку с жареными карасями.

— Куда, куда? — воскликнул дядя Алексей.

— Это мое дело, хозяйское…

Витька повернулся к стене, где на картине у кровати летели толстые крылатенькие ребятишки: ему показалось, что он окончательно пробудился… Но, когда он снова открыл глаза, взрослые спорили о чем-то непонятном.

Дядя Филипп, налегая на стол и отодвигая перед собой тарелки с закуской, большой своей рукой старался достать плечо Сергея Ивановича и просил его послушать, о чем он говорит. А взволнованный Сергей Иванович отводил руку дяди Филиппа и настойчиво повторял, что он ошибается.

— Да в чем я ошибаюсь? Ты скажи, в чем?

— Ты считаешь: мешки с зерном в избе — вот и все! И, значит, живем мы теперь вполне хорошо…

— Неужто плохо? Три килограмма авансом на трудодень — плохо?

— Да пойми ты — относиться-то к этим мешкам можно по-разному.

Разговор, видно, был серьезный: Сергей Иванович не просто хотел переспорить в чем-то дядю Филиппа, а старательно растолковывал ему немного ворчливым, но без тени раздражения голосом.

— А их не было у нас в избах, мешков-то! — горестно крикнул наконец дядя Филипп и, качая над столом большой своей головой, стал вспоминать, как в пятьдесят втором году прекрасное зерно на полях попало под дожди и, конечно, столбы на токах — токов-то не успели закрыть! — его ничуть не спасали. — Вот какая была картина, коли помнишь!

Витька эту картину тоже помнил: тогда на полях зерно, насыпанное огромной кучей, у земли проросло и ростки спутались, как войлок, — беловатые такие росточки.

И ведь сколько же говорили об этих крытых токах! Не только взрослым, а даже Витьке с Антоном видно было, что осенью зерно необходимо беречь от дождя, надо его держать под крышей. Нет! Вкопают шесть столбов, нарубят берез толщиной в оглоблю и накроют ими крышу, сквозь которую и солнышко светит, и дождь льется потоками! Уж отец ли не говорил о токах? А все напрасно. Оттого-то мать и сердилась, когда отец спорил со старым председателем, и выговаривала ему, что дела не поправишь, а только жизнь себе испортишь… Не лезь вперед людей!

— Тогда у нас проросло и сгнило не меньше пятисот центнеров! — гневно укорил Кого-то виноватого дядя Филипп. — С государством рассчитались, а себе на трудодень получать было нечего. Разве теперь это может быть? Сколько в прошлом году получили на трудодень? Пять килограммов! Вот они, мешки-то! Что же нам еще нужно?

Это были