Родной дом - Нина Александровна Емельянова

Теперь, когда перед Витькой постепенно раскрывались какие-то главные, прежде неразличимые им смысл и связь всего происходящего вокруг, он узнавал о многом, ранее неизвестном ему. Значит, отец и до войны был таким же настойчивым, смелым человеком. Эти качества его не родились на войне. Нет, они были у него и раньше, когда отец и дядя Филипп вместе с беднотой Инги боролись за новую жизнь в деревне, вызывая ненависть кулаков. Его отец вел людей за собой — вот какой его отец!

В первый раз еще Витька вдруг ясно почувствовал, что жизнь меняется к лучшему не сама собой, а трудом людей, и не каких-то далеких, а своих близких, как отец, дядя Филипп, Сергей Иванович… Для этого лучшего взрослые и беспокоились всегда, спорили и «болели», боролись с помехами, с людьми, с природой… Вот и выходит, что это их стараниями в каждодневной, обыкновенной жизни что-то течет внутри, как река, и направляет.

Жизнь вокруг Витьки казалась ему обыкновений жизнью, в которой взрослые люди делают обычную cвою работу. Но то, как он вставал утром, садился за стол, видел на столе хлеб, наливал молоко в стакан, слышал веселый или сердитый голос матери — все, что по его представлению составляло жизнь, оказывалось только одной видимой ее стороной. Чтобы все так сложилось вокруг Витьки, надо было, чтобы старшие думали обо всем, и думали правильно, чтобы они могли «убеждать» и других в том, что они считают правильным.

А он, Витька, думал, что все идет и делается само собой и так и надо!

То, что отец болеет душой за дядю Николая, которого по своей работе в ревизионной комиссии он не мог не признать виновным, еще больше сблизило Витьку с отцом. Теперь он знал, что будет защищать правильность поступков отца, как своих собственных.

Нелегко, оказывается, живут взрослые! С приездом дяди Алексея и тети Лизы жизнь этих взрослых людей стала виднее Витьке. Как будто приехавшие гости имели удивительное свойство выхватывать из общего ряда разных случаев и событий жизни особенные и яркие, соединять их, усиливать и показывать ему, Витьке. Так он, знавший в отдельности всех в своем селе, видевший много раз и Павла, и нового председателя колхоза, и многих других, вернувшихся с фронта, знавший, как тяжело без отца жила его мать и сколько семей в их Кедровке кого-нибудь дорогого потеряли в эту войну, и, уж, кажется, лучше всего знавший своего отца, в первый раз соединил в уме всех этих людей.

И сразу же они окружили Витьку со всех сторон, как бы говоря ему: вот, взгляни, сколько нас и какие мы! Видишь, это и отец, и мать, и Павел, и дядя Филипп, и Кудряшов, председатель колхоза, и дядя Никита, пришедший с войны на костылях, — хотя мы все и кажемся совсем обыкновенными людьми, можем и лишнее выпить, и нехорошо ругаться на улице, но мы все одно, мы живем и трудимся на родной нашей земле, ходили защищать ее и отстояли. И работаем теперь для ее процветания.

Витька не раз слышал в школе и читал о советском человеке, который всего может добиться. И сегодня вдруг ясно увидел его: он был во всех людях, окружающих Виктора, устраивающих для Виктора жизнь, защищавших его во время войны. Всех этих людей Виктор знал и любил.

Об этом он не мог бы рассказать словами; это все прошло в уме, в мыслях его, и осталось глубоко, первым проблеском, первым чувством неразрывной связи его — мальчика Виктора — с простым и могучим, великим своим народом.

ДЯДЯ АЛЕКСЕЙ

— Ну, прошел последний денек июля, — стоя у печки, сказала мать. — Июль ведь со днем. Нынче уж август начался.

— Да, Настя, — ответил дядя Алексей, — скоро нам ехать. Как же хорошо нам тут жилось!

— То есть как это «ехать»? — Витька повернулся за столом и уставился на дядю Алексея.

Да ведь они с тетей Лизой совсем недавно приехали! Неужели пробежало так много времени? Если дяде Алексею хорошо у них, и жили бы здесь всегда, выписали бы сюда своих детей…

— Поживи еще, Алеша, — задушевным голосом сказала мать. — Привыкли мы к тебе и Лизе, словно век вы тут жили.

— Да ведь мы же не завтра поедем, еще целую неделю прогостим у вас.

Целую неделю! Ну, это еще ничего! За неделю много чего можно сделать… Прежде всего надо узнать, где Антон и как же это у него получилось с Кротом. Витька выскочил из-за стола.

— Куда? — крикнула мать. — Сколько раз говорить? Сейчас пойдешь с сестрой, будешь помогать на огороде.

Идти на огород совсем не входило в Витькины расчеты: у него было свое неотложное дело.

Дядя-то еще поживет у них, а главное, надо было сбегать к другу и рассказать ему, как взрослые говорили в Инге про его отца. Хорошо бы Антону самому поговорить с дядей Алексеем…

Но делать нечего: пришлось идти с Катей и Федюшкой, да еще по дороге выслушивать от нее разные замечания по поводу его поведения в последнее время. Чтобы показать сестре, как существенна его помощь на огороде, Витька с особенным рвением орудовал тяпкой. Проведя за работой не меньше часа, он остановился, как будто что-то вспомнив:

— Катя, я ненадолго в школу сбегаю. Мне очень нужно…

— Зачем это вдруг тебе понадобилось? Давай-ка не выдумывай.

Но Витька уже летел по задворкам в дальний конец деревни. Выбегая из проулка недалеко от Антоновой избы, он вдруг сообразил, что если Антон сейчас на покосе и тетка Анна, конечно, тоже работает на сеноуборке, то дома у них никого нет. Поэтому он посчитал дверь избы бесполезной для такого случая и, перебирая пальцами босых ног по березовым жердям, залез на забор, откуда через окно хорошо была видна вся внутренность избы. Хозяев действительно дома не было.

Приходилось действовать по-другому.

На подызбице у Ломовых в условленном потайном месте у них с Антоном давно была спрятана ученическая тетрадка и огрызок карандаша. Если требовалось что-нибудь быстро передать или срочно увидеться, Витька писал другу очередное сообщение. Сейчас условиться о встрече было просто необходимо.

Соскочив с забора, Витька пробежал через двор к задней стороне избы и по прислоненной к стене лестнице забрался на подызбицу. Там он пролез под висящими