Родной дом - Нина Александровна Емельянова
— Да, «ославил»! — прищелкнув языком, сказал Володька. — Антошка же папиросы у него взял.
— Врешь ты все, Володька! — сказал серегинский Прошка. — Мы с отцом в это время в лавке были. Крот дядю Ломова ругал: он, говорит, растратчик и пьяница. Антон тут плохим словом Крота выругал. Крот его давай взбесился.
— Да не брал он никаких папирос! Я-то уж верно знаю, так верно, что… — Витька не мог подобрать доказательства и на всякий случай, думая, что крестится помахал рукой с правого на левое плечо.
Ребята захохотали: и предложение Витьки и особенно доказательство им понравились.
Они и не представляли, какой внутренней борьбы стоило Витьке принятое им решение! Только что он мысленно пообещался отцу никогда больше не играть в чику, и, как нарочно, в этот миг ему пришла в голову великолепная мысль, для выполнения которой как раз и требовалось играть в чику именно против окошка лавки, да еще целый день на виду у всех прохожих.
Если бы этот поступок не был связан с предпринятым уже Витькой воспитанием своего характера! Он только что сказал себе, что дает слово отцу… Так что же? Может быть, отказаться от игры в чику под окном Крота?. Ни в коем случае! Но тогда он бесхарактерная девчонка, вот он кто! И Виктор попробовал рассуждать, не зная совершенно о том, что так рассуждало немало людей и прежде него.
Игра в чику на деньги — поступок плохой в глазах людей, именно так все и будут его расценивать. Но Витька знает, что в игре, предложенной им в этот раз товарищам, он придумал такое, что главным в ней будет вовсе не удовольствие от денежного выигрыша, а достижение справедливости. Вот что главное.
Бросить играть в чику был смысл потому, что игра всегда доставляет Витьке удовольствие. А если удовольствия от игры не будет, то, значит, Витька может играть сколько угодно. Но не будет удовольствия тогда, если он не будет играть на деньги… На этом он и остановился.
Скоро в переулок около сельпо вбежали Иван и Прошка серегинские — крепкие мальчики помоложе Витьки и беспросветные троечники. Условия игры им сегодня подходили. Накануне они проигрались, и денег у них не было.
Так началась долговременная осада кедровскими ребятами лавки сельпо и метавшегося за прилавком Крота. То и дело он видел или прилипшую к окну задорную ребячью физиономию с приплюснутым носом, или кто-нибудь из игроков, расположившихся напротив бокового окна лавки, выбив кон, подбегал к двери, заглядывал и кричал: «Алло!..» — или пронзительно свистел. Продавец не раз выходил на крыльцо.
— Что вы тут толчетесь? — выговаривал он. — Отцы запрещают вам играть, а вас ничего не берет. Вот скажу отцам…
Но ребята словно не слышали. Самое интересное заключалось в том, чтобы каждый раз придумывать новое, и наконец всеми овладел беспричинный, неудержимый смех. Теперь, подбегая к двери, они не могли вымолвить ни слова, а хохоча, валились на ступеньки, и Володька Малинин так закатывался, что стал от смеха кашлять. Даже всегда тихий Миша Савиных сегодня отчаянно бегал и смеялся вместе со всеми. Когда Иван Серегин вскочил в лавку и, задыхаясь от смеха, заорал: «Ме-е!» — это послужило сигналом и другим играющим. Так играть в чику, конечно, было не менее интересно, чем на деньги.
В самый разгар оживленной беготни ребят и ругательств Крота к сельпо подъехал на лошади Малинин, директор маслозавода.
Он вошел, сразу увидел Витьку и своего сына; продавец тут же стал жаловаться на Витьку и серегинских ребят.
— Да ты запри лавку и иди домой, — сказал Малинин, отирая цветным платком широкое свое потное, все запыленное лицо. — Отцам скажешь, что ребята торговать не дают. Отцы их надерут — и дело будет в порядке. — Он говорил громко, чтобы слышали вошедшие за ним в лавку Витька и Прошка. — Только достань мне вперед две бутылочки «Столичной». Есть нужда.
— Она у меня не здесь, — сказал продавец. — Ну, все равно, буду закрывать; никакой же человеческой возможности нет торговать культурно, как полагается в социалистической стране. Заедем ко мне, товарищ Малинин.
Поликарп Игнатьевич быстро закрыл лавку на огромный замок, сел в тележку к Малинину, и они поехали.
Витька остановился, нахмурив лоб; он все смотрел вслед удаляющейся в клубах пыли тележке… Что такое сказал Крот? Что «Столичная» у него не здесь. А где же? Дядя Филипп говорил тогда в Инге, что «Столичной» уже полгода не было. А Крот продал дяде Алексею и теперь продаст Малинину. В чем же тут дело?…
Серегинские звали продолжать игру в чику, но для Витьки с отъездом продавца главный интерес игры исчез. Витька так и сказал: «К чему сейчас играть?» Все уселись в кружок на траву. На ступеньках у дверей закрытой лавки двое ребятишек разложили разные щепочки и чурбачки — играли.
— Ты будешь продавец, — говорила белобрысому Степке маленькая девчонка с крошечной косичкой, завязанной шнурочком, — а я покупец.
Витька засмеялся: ребятишки были вовсе несмышленые. Потом сказал:
— Не пойму я этого Крота. То на Антошку зачем-то наврал, то на меня. Володька с Прошкой всех больше сегодня шумели, а дядя Малинин как приехал, так Крот при отце про Володьку ни словечка не сказал. Других, значит, пусть отцы надерут, а Володьку — не надо?
Иван и Прошка серегинские сегодня так усердно дразнили Крота, что исчерпали весь свой задор и теперь сидели смирно, никого не задирали.
— У нас мамка сегодня плакала, — сказал Иван, — отец напился да как заедет ей в грудь! Она и схватилась руками за стол — никак вздохнуть не могла. Говорит, он ей печенки отшиб. — И он вздохнул.
— А у нас папка никогда не дерется, — сказал задумчивый и тихий Миша Савиных. — Нехорошее это дело — отцам драться.
— Куда хуже! — Иван и Прошка сказали это вместе. — Нам, думаешь, не попадает? Ремнем! Теперь, если Крот нажалуется, нам тоже всыплют по первое число.
Отношение самого Серегина к сыну и племяннику никак не тронуло бы Витьку — дело было известное, а серегинские и сами были не промахи в драке! Но он ясно представил себе, как большой, широкоплечий отец Ивана тяжелым своим кулачищем бьет в грудь жену, а она согнулась над столом и, ухватившись за край доски руками, стоит, и слезы набегают ей на глаза. Это была уже несправедливость, может быть оставшаяся от незапамятно
