Новогодний подарок - Джанни Родари

«Вот, значит, какова твоя тактика, — подумал Рокко, мысленно обращаясь к тибетскому волшебнику. — Прекрасно! Я отвечу сказкой на сказку!»

Минуту спустя англо-пруссы увидели, что на поле появилась Красная Шапочка и за нею гонится злой Волк. Самые благородные чувства вынудили их помочь бедной девочке — они бросились на Волка. «Барбарано» воспользовалась этим и забила гол. 1:0! Семь тысяч двести восемнадцать болельщиков упали от волнения в обморок и их унесли на носилках.

Тибетский волшебник ответил Девочкой с голубыми волосами, которую вот-вот схватит Карабас-Барабас. Игроки «Барбарано» отвлеклись, спасая ей жизнь, и англо-пруссы сравняли счет. 1:1! Упали в обморок еще четыре тысячи болельщиков и триста полицейских.

С этого момента волшебники уже перестали сдерживать себя, и футбольное поле заполнилось колдуньями, ведьмами, драконами, чертями, домовыми, мачехами, падчерицами, феями, принцессами на горошине, блуждающими огоньками, говорящими лошадьми, ворами, разбойниками, бременскими музыкантами, верблюдами с погонщиками — короче говоря, чудовищами минувших столетий и наших дней — прежде всего персонажами мультфильмов, и даже героями будущего. Но зрители ничего этого не заметили. Они видели только, что двадцать два футболиста и судья как безумные мечутся по полю, а мяч лежит себе в сторонке, забытый и всеми покинутый. Вся беда была в том, что обоим волшебникам никак не удавалось убрать с поля эти призраки, вызванные силой их мысли. На поле стало уже невероятно тесно, негде было бегать. И футболисты уселись на землю, чтобы перевести дыхание. Стадион взорвался возмущенными криками и свистом.

И вдруг произошло что-то странное. Рокко и тибетский волшебник одновременно подумали о дудочнике Гаммелине, причем подумали с такой силою, что тот не только появился в центре поля, но даже стал видимым для всех зрителей, а также для министров, журналистов и лысых.

Что же сделал этот дудочник, оказавшийся в центре внимания?

Наступила необыкновенная тишина, и, будь на стадионе деревья, слышно было бы, как опадают с них листья; будь, конечно, еще и холодный ветер, который обрывал бы эти листья. Но слышно было совсем другое… Слышно было, как дудочник заиграл на своей дудочке… И что же он заиграл? Невероятно! Но все услышали шутливую мелодию из знаменитой оркестровой сюиты Иоганна Себастьяна Баха!

Дудочник сыграл партию флейты семнадцать раз. Дело в том, что она довольно короткая и, чтобы получить от нее удовольствие, мало прослушать ее только шестнадцать раз.

Закончив играть, дудочник направился к выходу. Футболисты спокойно последовали за ним. И судья тоже пошел за ним. И оба волшебника тоже двинулись следом. И зрители — тоже. Все разошлись по домам, забыв про футбольный матч тысячелетия, забыв про футбол (только на три месяца), и принялись учиться играть на флейте.

Коллекционер

— Вы коллекционируете клавиши роялей? — с живым интересом переспросил меня сосед по купе. Поезд Милан—Лавено мчал нас на берег озера Лаго Маджоре. — Но, простите, как именно? Какой у вас метод? Вы собираете их до или после концерта?

Чтоб избежать дальнейшего допроса, пришлось признаться, что я пошутил. Он довольно спокойно воспринял мое признание.

— Простите за излишнее любопытство, — сказал он. — Дело в том, что я тоже коллекционер, причем у меня это не просто хобби, а скорее, семейная традиция, нечто вроде наследственной болезни.

— И кто же, если не секрет, был первым бациллоносителем?

— Мой дед по отцовской линии. Вам не доводилось, случайно, бывать в Асколи Пичено?

— К сожалению, очень редко. Славный городок, эксцентричный, хотя и несколько провинциальный.

— Что вы! С теперешними автострадами от него рукой подать до любой столицы. Во всяком случае, если окажетесь проездом, заходите, и я охотно покажу вам баул, в котором хранится коллекция дедушки.

— Надеюсь, это не клавиши роялей?

— Железнодорожные билеты. Дедушка коллекционировал станции. Еще мальчиком он задался целью побывать на всех железнодорожных станциях Италии — больших и маленьких, на всех линиях — главных и второстепенных, государственных и частных. На каждой станции он покупал билет до следующей и отправлялся дальше с первым же поездом. Сорок пять лет каждый день своего отпуска, каждый государственный или религиозный праздник он посвящал пополнению своей коллекции. Билеты, хранящиеся в бауле, свидетельствуют о том, что дедушка не пропустил ни одной станции.

— Он, наверное, стал специалистом по вокзальной архитектуре?

— Что вы! Он меньше всего интересовался архитектурой. Ему же не надо было рассматривать вокзал, чтобы пополнить свою коллекцию. Да и в зал ожидания он заходил только, когда у него не было денег на гостиницу. Ему достаточно было лишь побывать у окошечка билетной кассы. В лучшем случае, взглянуть на название станции, чтобы сравнить его с тем, что написано на билете.

— Сорок пять лет… Какая преданность национальной сети железных дорог!

— В шестьдесят девять лет, будучи уже четыре года на пенсии, он приобрел последний билет на станции, которой у него еще не было. Это Крочиккье на линии Рим—Витербо. Подумать только, он был там однажды двадцать семь лет назад — но проездом, потому что на предыдущей станции, то есть в Ангуилларе сел на поезд, который в Крочиккье не останавливался.

— Представляю, как он был рад, когда смог положить и карман этот последний прямоугольный кусочек картона!

— Вы совершенно правы. В тот день он даже пропустил следующий поезд и отдохнул в местной остерий, позволив себе немного белого вина с сельтерской. Затем он вернулся в свой Асколи, положил билет в баул и, прежде чем навсегда закрыть его, записал в своем дневнике по-немецки: «Терпение и труд всё перетрут!» Не помню, сказал ли я вам, что в промежутках между поездками от станции к станции дедушка преподавал немецкий язык и литературу в технических школах.

Мой попутчик посмотрел в окно, наверное чтобы отвести взгляд и скрыть набежавшую слезу.

— Приезжайте ко мне в гости, — сказал он, успокоившись. — И постарайтесь сделать это во время карнавала на масленицу. Вы не представляете, что такое карнавал в Асколи! Взгляните, — добавил он, доставая из бумажника фотографию и протягивая ее мне с дружеской улыбкой.

— Карнавал в Асколи? — спросил я, еще не успев взглянуть на снимок.

— Ну что вы! Это моя бабушка.

— Жена профессора?

— Его, можно сказать, вторая половинка.

Я увидел на снимке миловидную женщину, одетую по моде 1910 года. Ничего особенного в ней не