Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2019 - Коллектив авторов

И голос сел, и вызов неотвечен,

И все аккумуляторы мертвы,

Когда тепло прижалось к стенкам печи,

Хотя уже почти не держат швы.

Когда ты птиц, в лицо не узнавая,

Имеешь власть свергать в нетопыри

И распирает бездна ледяная

Весёлую гранату изнутри, —

Иной звезды спасение не празднуй,

Не дуй на небо, просто думай впредь,

Во мне горит костёр рябины красной,

Но никого не может он согреть.

«Небо – почерневшей колокольней…»

  Небо – почерневшей колокольней

  Вымершей, со звонницей немой.

  Человек, которому не больно,

  Беззащитен перед этой тьмой.

Смятый рамкой видеопортрета,

Бьющийся ногами о хай-тек,

Только света, воздуха и света,

Жадно повторяет человек.

Ладно, говорит, твоё здоровье,

Сумрачно разглядывая дно.

Холодно, и рвёт словами с кровью.

И темно.

«Красная шапочка, дурочка, волчья сыть…»

   Красная шапочка, дурочка, волчья сыть.

   Буря метёт хвостищем во все пределы.

   Горло с утра болит. Перестань пошлить.

   Я бы сказала… но горло вот заболело.

Гнев мне к лицу. И ярость. Но школьный стыд

Выкрасил скулы сплошь по неровным пятнам.

Я не хочу никого ни о чём просить.

Я не хочу никого убеждать в обратном.

Что здесь умеет вызвать хотя бы злость?

Эта игра с вопросами на засыпку?

Слово закрыло голос и заперлось,

Чтобы и правда не совершить ошибку.

«Возле крыльца, где курят, не стоит ронять канистру…»

   Возле крыльца, где курят, не стоит ронять канистру.

   Токарь восьмого разряда показывает антагонисту

   безымянный палец за неимением осевого.

   Исторический Третьякевич был не трусливее Кошевого.

   Пережившая девяностые человеческая монада

   ставит металлокерамику, что всё срастётся, как надо.

   Потерпите.

   Во всяком случае, из-под могильных плит

   Ещё никто не пожаловался, что прямо уж так болит.

   Сильный мороз, но мы всё ещё не способны выйти из леса,

   потому что с зачатья – участники исторического процесса,

   чтоб, обезножев, не падать, столпившиеся плотней

   жизненного опыта инвалиды трёх степеней.

«Ты нынче умиляешься на кой…»

  Ты нынче умиляешься на кой

  Нахальным и актёрствующим детям?

  Что, думаешь, сама была такой?

  А мы тебе напомним и ответим.

Пока винил царапала игла,

Ты знала цену фобиям и тайнам,

Но ты и раньше дерзкой не была,

Была жестокой и сентиментальной.

Холодный пот, расходятся круги.

И всё, происходящее в постели,

Не грело, уж себе теперь не лги.

Там не было тебя на самом деле.

«Ресницы сведя близоруко, он злится, помеху кляня…»

   Ресницы сведя близоруко, он злится, помеху кляня,

   А музыка ходит по кругу, чтоб Вий не увидел меня,

   И тот, кто глядит из колодца, и те, кто стоят у окон.

   Но если струна оборвётся – во мне прекратится огонь,

   Поскольку мелодия эта с полуночи третьего дня —

   Мой панцирь, мой экзоскелет и моя силовая броня.

   Ворочаясь, шёпотом бредя про ламповый свет впереди,

   Я песенку, будто медведя, во сне прижимаю к груди.

«Читаю по слогам, живу по букварю…»

   Читаю по слогам, живу по букварю,

   Весь опыт – каталог с ошибками в системе.

   Мне холодно молчать, я жадно говорю,

   Печально и тепло ты дуешь мне на темя,

На сагиттальный шов. Ты смотришь эти швы,

Как старый театрал – классическую пьесу.

Звериный поворот лобастой головы

В глуши метаметаллургического леса.

Родиться и не знать иного ремесла,

Чем веточку волочь из-за моря оливью

Над сомкнутой водой, но я не поняла,

Когда вся эта явь внезапно стала тывью.

Температура слов приблизилась к нулю,

Поди перемолчи упрямого зануду.

Ты только мне не верь, что я тебя люблю.

Ты только мне не верь, что я тебя забуду.

«Запомнишься такой: не вымокший в росе…»

   Запомнишься такой: не вымокший в росе,

   Учил меня взлетать, орудуя локтями.

   Я знала о тебе немногое, как все:

   Украден со двора, воспитан лебедями.

Когда ты прилетел и напугал кота,

Все прятали тебя, как бриллианты скаред,

Теперь нигде, точней, никто и никуда

Таких людей уже из рук не выпускает.

Не подобрать деталь, похожую точь-в-точь,

И, строй теряя, как дешёвая «Ямаха»,

Я пробую забыть, что могут не помочь

Ни птичья кость и ни крапивная рубаха.

Пытаюсь не понять, но, внутренне кипя,

Услышу: тишина тебя и обвинила

За то, что ты собрал и складывал себя

Из порванных страниц и битого винила,

За то, что включен свет в согретом и живом

И раскалён снегирь, как кровь перелитая.

Я взмахиваю вверх широким рукавом

И, выдохнув, гляжу, как лебеди взлетают.

Максим Калинин

Ловцы жемчуга

Калинин Максим Валерьевич родился в 1972 г. в Рыбинске. Окончил Рыбинский авиационный технологический институт. Поэт, переводчик с английского. Автор книги переводов «Томас Прингл. Африканские зарисовки» и шести книг оригинальных стихов. Лауреат премии «Anthologia» (2016) за книгу «Сонеты о русских святых».

«На фреске…»

   На фреске

   Страшного Суда

   Геенна вопиёт

   Открытой раной.

   Ангел над ней,

   Словно всполох багряный.

«Вроде бы —…»

  Вроде бы —

  Дохлая ворона,

  Не убранная дворником.

  А небо —

  Обеднело

  На пару крыл.