Лазарь Каганович. Узник страха - Валерий Викторович Выжутович

Был ли Каганович антисемитом? Едва ли. Хотя спекуляций на его еврействе в позднесоветское время, да и потом, было предостаточно.

Летом 1990 года газета «Пульс Тушина», известная своей «патриотической» озабоченностью, опубликовала интервью с Кагановичем. Оказалось, его взгляды по «еврейскому вопросу» фактически смыкаются с программой общества «Память». «Евреи постоянно мутят воду, – сказал Каганович. – И постоянно баламутят народ. Вот и сегодня, в дни крушения государства, они в первых рядах застрельщиков беспорядка. До войны мы успешно преодолели пережитки еврейского буржуазного национализма, но когда война кончилась, они забыли, кто их спас от гитлеровского уничтожения… Мы повели наступление на космополитизм и прежде всего нанесли удар по еврейской интеллигенции как его главной носительнице».

На реплику, что и сам он еврей, Каганович поспешно отреагировал: «Только по рождению. А вообще-то я никогда не чувствовал себя евреем – у меня совершенно иной склад ума и образ мыслей. Евреи склонны к анархии, а я люблю порядок».

Интервью перепечатали в «АиФ». И вскоре редакция получила письмо:

«Я крайне удивлен; что уважаемая мною газета „Аргументы и факты“ попалась на удочку клеветников и, не проверив факты, перепечатала из какой-то газетенки выдуманное, фальшивое, клеветническое „интервью“, которого никогда не было. Каждый честный человек мог бы понять, что подобные шовинистические выдумки мне, который всегда был интернационалистом, приписать нельзя.

Я никому не отвечаю на все виды клеветы и впредь не буду заниматься опровержениями. Но в данном случае, поскольку эта клевета касается целого народа, я отступаю от своего правила.

Желаю вашей газете, которую я выписываю со дня ее рождения, впредь не повторять подобных ошибок.

Л.М. Каганович. 12.06.1990 г.»

Все же антисемитом он не был. Он был «антисионистом» – лютым противником идеологии, всячески чуждой большевизму. «Я не только не имел отношения к сионистам, я громил их!»

Если вести счет уничтоженной Сталиным интеллигенции, особенно партийной, то относительно больше всех пострадала еврейская интеллигенция. Из всех старых большевиков еврейского происхождения остался только один Каганович. «Дело врачей», помимо всего прочего, тоже попахивало самым махровым антисемитизмом. «Но Каганович не пострадал бы и в этом случае, – пишет Авторханов, – уже одним своим физическим присутствием в Политбюро он обеспечивал Сталину алиби против обвинения в антисемитизме».

Смерть Сталина

5 марта 1953 года в 20 часов 40 минут в Свердловском зале Кремля открылось совместное заседание ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР. Секретарь ЦК и МК партии Н.С. Хрущев попросил к микрофону министра здравоохранения А.Ф. Третьякова, и тот рассказал о безнадежном состоянии вождя. А 6 марта в 6 часов утра заработало радио, и страна услышала: «От Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Совета Министров Союза СССР и Президиума Верховного Совета СССР ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза…»

«Умер Сталин неожиданно, – пишет Каганович. – Хотя некоторые из нас в последний период его жизни реже бывали у него в домашних условиях, но на совещаниях, официальных заседаниях мы с удовлетворением видели, что, несмотря на усталость от войны, Сталин выглядел хорошо. Он был активен, бодр и по-прежнему вел обсуждение вопросов живо и содержательно. Когда ночью меня вызвали на „Ближнюю дачу“, я застал там Берию, Хрущева и Маленкова. Они сказали мне, что со Сталиным случился удар, он парализован и лишен дара речи, что вызваны врачи. Я был потрясен и заплакал. Вскоре приехали остальные члены Политбюро: Ворошилов, Молотов, Микоян и другие. Приехали врачи во главе с министром здравоохранения.

Когда мы зашли в комнату, где лежал Сталин с закрытыми глазами, он открыл глаза и обвел нас всех глазами, всматриваясь в каждого из нас. По этому взгляду видно было, что он сохранил сознание, силился что-то сказать, но не смог и вновь закрыл глаза. Мы все с глубокой скорбью и печалью смотрели на Сталина, находившегося в тяжелом состоянии».

Каганович рисует великое горе, охватившее в эти минуты и его самого, и Хрущева, и Маленкова, и Берию… Но соратниками вождя владели в эти минуты не «глубокая скорбь» и «печаль», а холодное осознание, что все кончено, и свербящая каждого мысль: кто станет наследником? В этом смысле весьма характерно, как Маленков, будучи на пенсии, рассказывал сыну Андрею о последних днях Сталина:

«Я, Молотов, Берия, Микоян, Ворошилов, Каганович прибыли на ближнюю дачу Сталина. Он был парализован, не говорил, мог двигать только кистью одной руки. Слабые зовущие движения кисти руки. К Сталину подходит Молотов. Сталин делает знак – „отойди“. Подходит Берия. Опять знак – „отойди“. Подходит Микоян – „отойди“. Потом подхожу я. Сталин удерживает мою руку, не отпуская. Через несколько минут он умирает, не сказав ни слова, только беззвучно шевеля губами…»

В реальности было иначе. «Отец умирал страшно и трудно, – писала Светлана Аллилуева. – Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она задушила его у всех на глазах. В какой-то момент – не знаю, так ли на самом деле, но так казалось – очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью… И тут – это было непонятно и страшно, и я до сих пор не понимаю, но не могу забыть – тут он поднял вдруг левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился… В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».

В тот же миг, рассказывает Аллилуева, Берия пулей вылетел из комнаты. «Воцарившееся в комнате молчание было прервано его громким криком, в котором звучало нескрываемое торжество: „Хрусталев [водитель Берии. – В. В.]! Машину!“» «Берия, когда умер Сталин, буквально просиял», – подтверждает Хрущев. Он «считал, что пришла его эра, что нет теперь силы, которая могла бы сдержать его и с которой он должен считаться».

Каганович вместе с Хрущевым был включен в Комиссию по похоронам Сталина, и вот, когда они ехали в машине с телом Сталина, Хрущев тронул Кагановича за руку и сказал: «Как, Лазарь, будем жить-то и работать без Сталина? Тяжело будет нам». Каганович, по его