Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества - Коллектив авторов

оккупации в Сербии, еще не знавшей коммунистических экспериментов, уровень жизни был выше, однако это не вызывало ненависти и зависти, как в Австрии и Венгрии, где такие явления красноармейцы объясняли коротко и простодушно – «награбили»[1023]. Жизнь не знавших помещичьего гнета сербских крестьян выгодно отличалась и от той бедности, в которой жили румынские крестьяне, чье бедственное положение без всякой пропаганды красноармейцы объясняли богатством эксплуататоров – румынских помещиков, фабрикантов и торговцев. Ситуация в Сербии больше всего напоминала годы советского НЭПа (1921–1928), когда крестьянам удалось улучшить свой жизненный уровень: «За несколько часов пребывания в доме я успел пообедать и много о чем поговорить с крестьянами. Все у них было, как у нас было в годы НЭПа: небогатая жизнь, но с надеждой на лучшее. И заботы крестьянские были те же, как у моего отца в 1924–1925 гг.»[1024] Более умные и осторожные не спешили делиться наблюдениями с боевыми товарищами. Те же, кто осмеливался выразить их в Румынии, Болгарии и Сербии вслух, подвергались наказаниям. Когда сержант Нонец в беседе с боевыми товарищами заметил, что «наши колхозы не оправдывают себя, единоличное хозяйство значительно лучше, чем колхозное. Колхозники в нашей стране живут плохо, а тут народ живет гораздо лучше», его проверкой занялись сотрудники СМЕРШ, квалифицировавшие его слова как «антисоветскую агитацию»[1025].

Симпатии к Югославии выражались в воспоминаниях советских участников боев в Сербии и в необычном для советской военной мемуаристики литературном явлении – частом описании пейзажей и природы: «Было раннее утро. Октябрь в Югославии, как конец августа у нас: это еще не осень, а всюду обильная зелень, цветы, тепло и солнечно <…> Везде благоухает природа. Красота невиданная! Прозрачный воздух, наполненный ароматами деревьев, цветов и трав, с каждым вдохом разливался по телу. Эх, живет же народ, как в раю»[1026]. Или «Какие названия – благозвучные и сочные! Две трети страны занимают горы. И какие горы! Не можешь ими надивиться. С высот, на которых мы летали, они вообще неописуемые – это надо видеть самому»[1027].

В качестве показателя минимального числа негативных эмоций, которые красноармейцы испытывали к Югославии и югославам, можно привести книгу Ореста Мальцева «Югославская трагедия». Этот квазихудожественный многостраничный роман о советских людях в Югославии в годы Второй мировой войны представляет собой пропагандистский памфлет времен ссоры Сталина и Тито, где собран весь негатив и критика, которые готовившие материал советские аналитики сумели найти о Югославии, ее партии и лидерах. Однако даже в этой энциклопедии компромата, наполненной правдивыми и ложными обвинениями, нет упоминания ни об одном негативном чувстве, которое могло бы возникнуть у советских солдат, пришедших осенью 1944 г. в Югославию[1028].

Трудно сказать, различали ли рядовые бойцы Красной Армии народы Югославии и выделяли ли из них сербов. При первом взгляде на мемуары и хранящиеся в ЦАМО архивы исследователь может ответить на этот вопрос отрицательно. Упоминание сербов крайне редко, в основном использовалось название граждан страны – югославы. Однако дифференциация не могла не возникать на основании практического опыта. Сербские коллаборационисты (войска М. Недича и Д. Льотича) и монархисты (бойцы Д. Михаиловича) избегали вступать в бой с передовыми частями РККА на территории Сербии. В то же время не только распропагандированные отряды хорватских националистов – усташей, но и обычные хорватские части – домобраны стойко сражались против РККА на территории Славонии (северной части Хорватии). Случайно или нет, но большинство негативных персонажей в романе Мальцева – хорватского происхождения, что свидетельствует о том, что в 1944–1948 гг. коминтерновские стереотипы о «плохих сербах» и «хороших хорватах» стали меняться. Достаточно частое среди сербов бытовое русофильство, проявлявшееся при контактах гражданского населения и красноармейцев, не могло не вызывать обратной реакции[1029].

* * *

Восприятие красноармейцев югославскими (сербскими) гражданскими и военными лицами имело свои основы и причины. Оно базировалось на представлениях о России, сформировавшихся в сербском обществе до Первой мировой войны (в XVIII–XIX вв.) и имевших в своем фундаменте традиции исторических связей русского и сербского народов еще в Средневековье[1030]. С другой стороны, присутствовала и определенная осторожность, оправданная для представителей небольшого народа, столкнувшегося с политикой крупного государства, следовавшего своей имперской логике, недоступной жителям маленьких стран. Эту вторую сторону медали заметил Дж. Рутем, который упомянул «стену скептицизма <…> и воспоминания, которые имели сербы о том, как императорская Россия не оправдала их надежд в Балканских войнах и Первой мировой войне»[1031]. Разрушало «русский миф» и знакомство с бедственной жизнью русских эмигрантов, особенно тех из них, чей моральный облик противоречил патриархальным традициям балканского общества[1032]. Сотрудничество значительной части русских эмигрантов с немцами также способствовало ослаблению авторитета русских среди сербов: «Этим русским сербы дали прозвище “мы тоже оккупанты” и не уважали их»[1033].

Еще одной составляющей представления о русских были пропагандистские штампы о «первой стране победившего пролетариата», засевшие в голове у многих партизан и сочувствовавших НОЛЮ. Партизанская пропаганда, построенная по советскому образцу, отрицала саму возможность существования «пятен на Солнце», т. е. на процветающем и свободном советском обществе. В наивном и прагматическом объяснении, доступном широким народным массам, коммунистическую идею связывали с обществом материального благосостояния и процветания. Поэтому неизбежным было шоковое столкновение этой пропаганды и реальной бытовой стороны жизни РККЛ. Примеры такого шока от контраста между ожидаемым обществом всеобщего процветания и реальной картиной советского быта фиксировали и сотрудники посольства Королевства Югославии, и югославские коммунистические функционеры, и простые жители, занесенные в СССР военной судьбой[1034]. Кроме вышеупомянутых субъективных основ восприятия русского народа жителями Сербии стоит отметить и объективные характеристики сербского общества, населявшего освобожденные Красной Армией от немцев районы Югославии. Речь шла о традиционном (деревенском и православном) обществе в балканской его форме. Это общество имело восточные стереотипы отношения к женщине, южный тип потребления алкоголя (в малых количествах и регулярно) и обычаи традиционного гостеприимства. Хотя в патриархальном сербском обществе и существовали некоторые схожие с русскими традиции, большинство красноармейцев были далеки от представлений об этом из-за относительно молодого возраста, советского воспитания и нескольких лет, проведенных в отрыве от домов.

Большинство сербского населения ожидало приближавшиеся дивизии РККА как освободителей, о чем писали в мемуарах даже сербские коллаборационисты. Такое ожидание даже антикоммунистически настроенные представители состоятельных кругов формулировали так: «Пусть хоть цыгане придут, главное, чтобы избавиться от немцев». Этому способствовало и падение влияния антикоммунистической пропаганды немцев и сербских антикоммунистов, а также воспоминания о приходе русской армии на Балканы в XIX веке, что не привело тогда к навязыванию местным народам