Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества - Коллектив авторов
Сразу бросается в глаза, что командование делало все возможное для прекращения этих правонарушений. При этом предпринимались как превентивные (предотвращение), так и пенитенциарные (наказание) меры. Большую активность проявляли партийные и политические органы, чтобы объяснить всю пагубность таких поступков для репутации советского государства и чести живых и павших воинов, которые считали себя освободителями, а не насильниками и грабителями. В качестве профилактики также широко освещали наказания, которые грозили солдатам и офицерам, нарушавшим законы. К пенитенциарным мерам относились бескомпромиссные и срочные меры по разысканию и нахождению преступников по действовавшему Уголовному кодексу РСФСР редакции 1926 г. Наказания могли быть самыми различными – от расстрела за тяжкие преступления (намеренное убийство в целях грабежа или изнасилования) и воинские преступления (дезертирство и самострел) до тюремного наказания сроком от 1до 10 лет за непреднамеренное убийство, изнасилование, воровство, драки и другое. В случае если речь не шла о воинских преступлениях, осужденный мог надеяться на то, что тюремное заключение будет заменено сроком в штрафном батальоне, где он мог «смыть позор кровью». За совершение тяжких преступлений против гражданских лиц осужденный лишался звания и наград, а затем наказывался по всей строгости закона.
Отдельные преступления, совершенные красноармейцами на территории Югославии, составляли редкое исключение по сравнению с происходившим на территории Венгрии и особенно Германии, где имели место массовые преступления против гражданских лиц[1007]. Главным тормозом (хотя и не действовавшим в 100 % случаев) проступков против местного населения было осуждение криминального поведения самим армейским коллективом так же, как это было и на территории СССР. Командиры и красноармейцы явно осуждали и сообщали «куда следует» о преступлениях, совершенных их товарищами в Болгарии и Сербии, в то время как в Венгрии и Австрии такого острого неформального осуждения не наблюдалось[1008]. Поэтому не случайно, что насилия и грабежи в Югославии совершали те солдаты и офицеры, которые по роду службы оказывались вне коллектива и не имели морального ограничения со стороны самой армейской среды. Криминальные инциденты присутствовали в поведении отдельных красноармейцев и командиров, однако они не были столь распространены, как это со смакованием описывали югославские пропагандисты времен конфликта Сталина и Броз Тито[1009]. Можно, конечно, соотнести время (около двух месяцев) пребывания на территории Югославии основной массы красноармейцев (300 тыс. человек) с данными из справки, подготовленной для И. Броз Тито, о числе уголовных преступлений. Среднемесячный показатель даже для группы молодых мужчин в возрасте 19–30 лет окажется при этом сравнительно высоким, если сравнить его с такими же современными данными, не говоря уже о середине прошлого века, когда уровень преступности был ниже. Однако и в этом случае речь пойдет о долях процентов среди многих тысяч честных людей, некоторые из которых пожертвовали жизнью ради освобождения Сербии от немцев.
* * *
Имея в виду вышеупомянутые характеристики общей массы красноармейцев, вступивших на балканскую землю осенью 1944 г., можно проанализировать впечатления, которые сложились у них о Югославии и Сербии. На формирование этих воззрений еще до перехода государственной границы Королевства Югославии повлияли усилия, предпринимавшиеся политическими органами РККА: устная пропаганда и статьи в военных многотиражках[1010]. Офицеры и солдаты были ознакомлены с кратким описанием географии Югославии и еще более конспективным перечислением ее основных народов. Куда большее внимание военные многотиражки посвящали приукрашенной биографии «прирожденного полководца» – И. Броза Тито. «Прогрессивная и позитивная» роль Коммунистической партии Югославии в подъеме партизанского восстания противопоставлялась схематично описанным «мрачным силам предателей», перечислявшихся общим речитативом «Недич-Михаилович-Павелич-Рупник». Основная мысль, которую читатель мог почерпнуть из этих текстов, заключалась в том, что в Югославии с самого начала оккупации в 1941 г. партизаны под командованием И. Броз Тито постоянно боролись против немцев и их союзников.
Еще одной важной идеей, которую хотели донести красноармейским массам советские пропагандисты, было ощущение исторической освободительной роли, игравшейся на Балканах русской армией и ее преемником – Красной Армией. Тот же мотив звучал и при вхождении РККА в Болгарию. Разумеется, на территории Югославии армейские пропагандисты намного больше педалировали тему освобождения. Они детально расписывали страдания населения под фашистским ярмом – любимую тему советской пропаганды военных лет. К этому общему пропагандистскому тезису (имевшему несомненное фактическое основание) добавили и специфический в данных условиях мотив – братство по оружию славянских народов. При этом речь шла не только о журналистских штампах и форме разговорного обращения «Вперед, славяне!». В Болгарии и Сербии солдаты вновь увидели понятные надписи на кириллице и смогли объясниться с местным населением без помощи разговорников[1011]. К слову сказать, такие разговорники и не поступали в войска, в отличие от необходимых разговорников на немецком, румынском и венгерском. Более того, попытки генералитета НОАЮ (Народно-освободительной армии Югославии) использовать переводчиков воспринимались их коллегами из РККА как намеренное отчуждение и даже, оскорбление[1012].
Все это способствовало созданию позитивных представлений о Югославии и ее народах, к чему, собственно, и стремилась пропаганда. Существовала достаточно ощущаемая пропагандистская и военно-политическая градация наций, встречавшихся на пути наступления 3-го Украинского фронта. В первую, «дружественную» группу, безусловно, зачисляли югославов и болгар. Ко второй группе («неприятелей») относились венгры и австрийцы, освобождение которых от нацистов было не очень убедительным пропагандистским клише вследствие очевидного упорного сопротивления, которое «освобождаемые» оказывали воинам РККА. Где-то посредине между этими группами находились румыны как новообретенный союзник, но без прощения того, что румынская армия творила на Украине. Иллюстративна тема политических лекций, читавшихся офицерам, пересекшим границы Румынии: «Зверства румынских захватчиков, чувство ненависти и мести Красной Армии к румынским оккупантам и наша политика по отношению к Румынии»[1013]. Не менее показательны в этом контексте и поступившие в покидавшие Сербию войска рекомендации о повышении бдительности и сокращении контактов с местным населением. При этом во внутренних инструкциях политотделов частей и соединений конкретно звучали формулировки о том, что «войска вступают на вражескую территорию», «стоит обратить внимание на национальный состав» и т. д.[1014]
В создании позитивного образа Югославии среди красноармейцев
