Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

Поэтому сразу после получения первых эргов нового вида энергии на Ф-1 Игорь Васильевич предложил на НТС собрать информацию о возможном использовании атомных котлов для энергетических целей. Сделать это поручили учёному секретарю НТС ПГУ Б.С. Позднякову, который в конце марта 1947 года и представил на рассмотрение совета свою записку «Энергосиловые установки на ядерных реакциях». По рассмотрении документа было решено благостно-неопределённо: «Следует приступить к научно-исследовательским и подготовительным проектным работам по использованию энергии ядерных реакций для энергосиловых установок, имея в виду заблаговременно подготовить развитие работ в этом направлении».

Когда же на 817‐м комбинате заработал котёл «А», прежняя идея приобрела первые материальные очертания. Первое, что совершенно очевидно: вся нагретая вода, что мы после протекания через каналы котла в озеро сливаем, прекрасно может как минимум отопительную систему нагревать. А в оптимуме – в пар превращаться и турбины крутить, генерируя электричество. Если радиацию за скобки вынести. Впрочем, двухконтурная схема снимает и этот вопрос.

И когда после испытания Бомбы подошла волна облегчения, на которой провели и первые предложения по атомной подводной лодке, то они вчетвером – сам Курчатов, признанный реакторщик Александров, незаменимый тогда Доллежаль и учёный секретарь НТС Борис Поздняков – собрались вскоре после отпусков, 29 ноября 1949 года, и официально вынесли предложение. А именно: включить в план научно-исследовательских работ на 1950 год «проект реактора на обогащённом уране с небольшими габаритами только для энергетических целей общей мощностью по тепловыделению в 300 единиц, эффективной мощностью около 50 единиц».

Приказ И.В. Курчатова о разработке атомной энергетической установки. [НИЦ «Курчатовский институт»]

Только! Только для энергетических целей!

Бомба – это безопасность Отечества. Но Отечеству нужно не только защищаться. Ему нужно жить и развиваться, а следовательно, атомная энергия, которая уже дала защиту, должна также дать и лучшее качество жизни. Иными словами, как ёмко высказался сам И.В. Курчатов, атом должен быть не только солдатом, но и рабочим.

Руководство дало согласие на осуществление проекта использования мощностей и компетенций атомной промышленности для получения на их базе атомной энергии. Правда, положительное решение принималось пакетом: да, гражданский котёл на базе «А» в Лаборатории «В» строим, но – вкупе с опытовым котлом для будущей лодки. И Курчатову стоило известных усилий убедить Аврамия Павловича, что не нужно строить «гражданский» реактор таким же, как и «лодочный». Взвесив доводы, Завенягин согласился, что котёл для электростанции разумнее строить по образцу отработанного уже реактора «А», с излеченными его детскими болезнями. К тому же в этом случае можно было использовать опыт поправок и модернизаций, что добавил и реактор «АИ».

Назвали будущий котёл «АМ» – «А-модернизированный». Кто-то высказал идею про «А-улучшенный», и «АУ»: дескать, забавнее звучать будет. Но Игорь Васильевич предложение шутников отверг. К тому же оно могло просто обидеть чувствительного конструктора котла Николая Доллежаля.

В мае 1950 года то самое давнишнее разрешение стало Решением: 16‐го числа вышло постановление Совмина СССР, в котором научно-исследовательские и конструкторские работы по гражданскому реактору были оформлены в виде поручений.

На площадке Лаборатории «В» должна быть построена одна опытовая энергетическая установка, но с тремя котлами на обогащённом уране-235 – уран-графитовым с водяным охлаждением, уран-графитовым с газовым охлаждением и уран-бериллиевым с газовым охлаждением или охлаждением расплавленным металлом.

Головным по реакторам ожидаемо стал ЛИПАН. Савелию, естественно, были поручены базовые расчёты, под которые тот взял ещё двоих, и в начале следующего 1951 года группа Фейнберг – Немировский – Занков свои проработки сдала. НИИХиммаш свою часть предварительной работы тоже закончил, и Курчатов со спокойной душой спустил в июне 1951 года все бумаги в Лабораторию «В». Правда, без технических решений по ряду проблем – ну так эти задачи и не ставились перед группой Фейнберга.

Можно было приступать к строительству атомной электростанции. И все были полны энтузиазма, да и дело представлялось несложным – после запуска стольких-то котлов! Дмитрий Блохинцев, научный руководитель Лаборатории «В», ум воистину недюжинный, даже отпустил разлетевшуюся потом шутку: мол, «схема АЭС проста как самовар – вместо угля горит уран». Правда, тут же он присовокупил: «Но всё гораздо сложнее именно из-за урана, который горит совсем по-другому, а процесс этот тонко настраивается и испытывает влияние десятков и сотен факторов».

Блохинцев – учёный серьёзный. Хотя на пять лет младше Курчатова, но ещё в 1930-х годах успел весьма ярко проявить себя в теории полупроводников, оптике, акустике. И даже в квантовой механике сумел создать собственную концепцию квантовых ансамблей! В ЛФТИ ему цены бы не было…

Проявил себя и в Обнинске, где заправлял НКВД в лице 9‐го управления. Там под начальством А.И. Лейпунского Блохинцев формировал научные планы, определяющие в том числе и деятельность германских учёных. А по упорно крейсировавшим по отрасли слухам, Блохинцева держали как тайного дублёра Курчатова на случай его провала с атомною бомбой. И тот про это прекрасно знал, хотя, разумеется, подтверждений тому не было. Разве что Славский проговорился однажды намёком во время посиделок на берегу Иртяшского озера в «десятке». Со ссылкой на Первухина.

Впрочем, можно было обойтись даже без такой ссылки: все знали, что Иосиф Виссарионович любил такие схемы…

После ликвидации 9‐го управления в 1949 году Блохинцев стал начальником теоретического отдела Лаборатории «В», а в июле 1950 года – и её директором. На строительстве Обнинской АЭС его назначили научным руководителем.

Только вот почему-то всегда, без малейшего исключения, происходит следующее: едва простые на глаз теоретические решения пытаешься облечь в «железо» – немедленно выплывает лютая конкретика, с которой не знаешь, что делать. «Самовар» оказался с характером…

Д.И. Блохинцев в 1948 г.

[Архив РАН]

Так было, например, у Лейпунского в Обнинске при освоении «быстрого реактора» БР. Уже после запуска АЭС, в 1956 году, обнаружили, что ртуть – идеальный теплоноситель для таких реакторов: нейтроны почти не поглощает и не замедляет, спектр остаётся спектром деления. Включили в контур – подтвердилось. Только… протекает неимоверно, любой стык для этого находя. А не найдя такого – разъедает материал трубы. У Лейпунского по помещению ртуть нитями висела, лужами на полу блестела. И ничего с этим поделать было невозможно. Александров выручил, предложил перейти на натрий. И с ним долго мучились, пока освоили…

У Доллежаля в «Аннушке» тоже ртутные расходомеры стояли. На каждом больше тысячи каналов, по 200 кубиков ртути в каждом. И те же проблемы. Александров с «Дирижаблем» и по этому поводу ругался, предлагая оснастить хотя бы будущие котлы нертутными расходомерами. А в это