Лейтенант Шмидт. Герой или авантюрист? (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин
Лейтенант Шмидт и его сын
Но и это не все! Много лет спустя, уже в 1905 году, Петр Шмидт поделает точно такой же фокус. Только в тот раз деньги будут не отцовскими, а казенными, да и проститутка классом будет намного выше, чем полуграмотная Доменика Павлова. В остальном схема поведения нашего героя будет точно такая же: присвоение чужих денег, последующее промотание их с дамой легкого поведения, затем назойливое преследование той же дамы (когда деньги уже закончились) и неуклюжая попытка обмануть всех и вся по поводу факта кражи денег. При этом, как и в первом случае, во втором, Шмидт тоже будет стремиться соединить свою жизнь с женщиной легкого поведения.
О событиях личной жизни в жизни Шмидта в 1905 году мы еще поговорим в свое время, пока же отметим, что подобное поведение для нашего героя было не случайным, а типичным! А потому вполне можно допустить, что Шмидт вовсе не отдавал безвозмездно денег проститутке Доменике (что она, вообще, могла делать с такой суммой?), а вдвоем с ней эти самые деньги и прокутил. Что же касается болезненной тяги нашего героя к женщинам именно легкого поведения, то здесь вопрос уже из области исследований старика Фрейда. Кто-то из великих сказал, что для мужчины не позор зайти к проститутке, для мужчины позор у нее остаться… Это сказано буквально о нашем герое.
Поступок с женитьбой на Доменике Павловой мичмана Шмидта стал вызовом всем!
Женитьба Шмидта на уличной проститутке вызвала к нему вполне обоснованное призрение со стороны бывший друзей и вполне ожидаемый скандал в семье. Все были просто шокированы происшедшим. Для отца Шмидта известие о выходке сына обернулось инфарктом, от которого он уже не оправился и скончался 19 декабря 1888 года в Одессе, где и был похоронен. Очень обиделись на брата сестры Мария и Анна. Их понять тоже можно, ведь, по крайней мере, Анна имела право претендовать на часть отцовских денег, чтобы устроить свою жизнь, теперь же она осталась без ничего.
Любопытно, как изворачиваются биографы Шмидта, описывая его страсть к борделям. Вот типичный образчик: «Только в одном обществе чувствовал (П.П. Шмидт – В.Ш.) себя уверенно – в женском. Но и здесь его ожидало разочарование – со всеми своими знакомыми девушками он не смог найти общего языка взаимопонимания, ибо искал ту женщину, которая поймет его Дон-Кихотовские устремления. Не понимали его сверстницы, ибо искали они мужа, а не борца за справедливость всех женщин – тружениц. Стержнем мировоззрения молодого мичмана Шмидта была борьба за счастье всего народа, в том числе и женщин-тружениц. И вот этот стержень оказался надломлен, ибо его окружение не нуждалось в борьбе за свои права. Шмидту осталась единственная возможность – попытаться принести счастье хотя бы одному человеку. Создать для себя мир трепетной заботы о спасении заблудшей души. И Шмидт таки попал в мир… падших женщин. Человеком в жизни Петра Шмидта из того мира стала Доминика Гавриловна Павлова, проститутка с Выборгской стороны. Такой выбор его стал результатом импульсивного чувства. Этим своим неординарным (на то время) поступком Шмидт бросил вызов и обществу морских офицеров, и своей родословной. Понятно, что о дальнейшей службе не могло быть и речи. Друзья-офицеры «вычеркнули» его из своей жизни, отец и дядя – прокляли, а сестры просто ничего не смогли уже предпринять».
Потрясающе! Получается, что вокруг Шмидта буквально все были виноваты в том, что не поняли его чистой и возвышенной любви к проституткам. Последних биографы при этом скромно величают «женщинами-труженицами», надломившими «стержень мировоззрения» нашего героя… Не мудрено, что после столь бурного общения с труженицами сексуального фронта, Шмидт уже не мог найти никакого взаимопонимания с обычными девушками.
Разумеется, что в сложившейся ситуации служба у Шмидта не заладилась. Семейные проблемы, проматывание отцовских денег явно не давали нашему герою возможности сосредоточиться на служении Отечеству. Кроме этого все больше начала проявляться и психическая болезнь.
Из воспоминаний Евгения Шмидта-Очаковского: "Мне приходится остановиться на семейной жизни отца и сказать несколько слов о матери, что как сыну, мне особенно больно и тяжело. Собственно говоря, брак отца трудно даже назвать таковым. Просто это было беззаветное принесение в жертву и самого себя, и своей молодой жизни, и своего счастья ради спасения одного несчастного существа от окончательной гибели. Для этого отцу пришлось уйти в отставку, порвать почти со всеми знакомствами, отказаться от представлявшейся блестящей женитьбы и завидной карьеры и, главное, поссориться со своими родными. Дед чуть не умер от удара, когда узнал о безумном поступке старшего сына, проклял его и его жену, мою мать, и до самой смерти не пожелал видеть своей невестки. Перед смертью он примирился с вызванным телеграммой отцом, но с матери проклятия так и не снял, а проклял ее еще раз, узнав подробности женитьбы и семейной жизни своего сына. Последняя была настолько ужасна, что приходится положительно поражаться нечеловеческому терпению и, воистину, ангельской доброте моего несчастного отца, вынесшего на своих плечах 17летнее каторжное ярмо семейного ада.
Драма отца долгое время оставалась тайной и для меня, и для посторонних. Все пребывали в уверенности, что отец женился «по любви», считали отца и мать счастливейшей супружеской парой и ставили их в пример другим. Мать моя была дочерью петербургского мещанина Павлова и имела многочисленную родню, состоявшую из матери – моей бабушки, совершенно простой, неграмотной старухи, брата – чиновника-пьянчужки, служившего в Экспедиции заготовления государственных бумаг, и пяти сестер, существ бесцветных и безобидных, из коих четыре довольно удачно вышли замуж, а пятая осталась старой девой и мыкалась по чужим домам прислугой «за все».
Вообще понять Евгения Шмидта можно, он все прекрасно знал и понимал, он стеснялся и стыдился своей матери, но все же, как сын, не мог писать о ней всю правду. При этом, даже в том, что он написал, чувствуется стыд и явное пренебрежение не только матерью, но и ее уж слишком простой родней.
* * *
Чтобы избежать неминуемого суда чести с последующим изгнанием с
