Андрей Громыко. Дипломат номер один - Леонид Михайлович Млечин

Строительство здания МИД на Смоленской-Сенной площади. 22 мая 1950

[ТАСС]

Он просмотрел мое досье и сообщил, что я назначаюсь помощником наркома. Стало ясно также, что я не один мобилизованный на работу в Наркоминдел. В коридорах ЦК и в приемной Молотова в Наркоминделе находилось несколько человек чуть старше моего возраста, проходивших процедуру отбора на работу в наркомат.

Секретариат нового наркома был также укомплектован новыми людьми. Лишь один из его сотрудников, Б.Ф. Подцероб, работал в Наркоминделе с 1937 года. Старшим помощником Молотова или заведующим секретариатом был А.Е. Богомолов, в прошлом профессор, специалист по марксистско-ленинской философии. Человек он был образованный, знал французский язык, но ему не хватало расторопности и оперативности. Вскоре его заменил С.П. Козырев, работавший до того в аппарате Совнаркома СССР…

Приказ по НКИД СССР № 3 о назначении А.А. Громыко заместителем заведующего 3-м западным отделом НКИД СССР. 14 мая 1939

[АВП РФ]

Наш рабочий день начинался в 9 часов утра и продолжался до 12 ночи. Задания я получал от С.П. Козырева, непосредственно обслуживавшего наркома и ходившего к нему в кабинет по звонку.

Борис Федорович Подцероб много лет трудился помощником Молотова, потом одновременно с Громыко служил заместителем министра.

Александр Ефремович Богомолов, как и Громыко, стал заведующим отделом и так же быстро отправился работать за границу – во Францию. И его потом произвели в заместители министра.

Семен Павлович Козырев тоже несколько лет трудился помощником Молотова. Заместителем министра – много позже – его сделал уже Громыко.

В Наркомате иностранных дел Молотов занимал целый этаж: зал заседаний с длинным столом, собственно кабинет и комнату отдыха с ванной и кроватью. На столике в комнате отдыха стояли ваза с цветами, тарелочка с очищенными грецкими орехами и ваза с фруктами, которые доставлялись самолетом из южных республик. Выпивкой он не увлекался. Расслабляться не умел, да и трудновато наслаждаться жизнью, когда за тобой постоянно ходит охрана. Молотов любил ходить пешком, часто обсуждал какие-то вопросы, прохаживаясь по дворику.

После полуночи он отправлялся к Сталину на доклад и возвращался усталый и злой. Молотов редко уезжал с работы, не убедившись, что Сталин уже покинул Кремль. Поэтому его рабочий день заканчивался в три-четыре часа утра. Но Молотов находился в отличной физической форме и вообще был абсолютно здоров. Его спасала способность засыпать мгновенно, едва голова касалась подушки.

Иногда он говорил своим помощникам или начальнику охраны:

– Пойду прилягу. Разбудите меня минут через пятнадцать.

Разбудить его следовало строго в указанное время. Работал он много и с удовольствием, переваривал монбланы бумаг, производимых бюрократической машиной. Громыко внимательно присматривался к наркому, учился у него, перенимал некоторые его привычки и методы.

В первую очередь Молотову докладывались документы, которые требовали срочного ответа. Потом шли записки от Сталина (их передавали, не вскрывая), разведывательные сводки, расшифрованные телеграммы послов. Они с вождем были охвачены манией секретности. Не доверяли даже ближайшему окружению и ограничивали подчиненным доступ к заграничной информации.

Громыко нравилось, что Молотов был очень организованным человеком. Все рассчитано по часам, бумаги разложены на столе в строго определенном порядке. По словам помощников, он все быстро схватывал, интересовался деталями и запоминал их – обладал прекрасной памятью. Причем Молотов выслушивал и мнения, не совпадавшие с его собственным. И в этом Андрей Андреевич на него походил.

Н.А. Булганин, И.В. Сталин и В.М. Молотов на трибуне Мавзолея. 1946

[РГАСПИ]

В менее секретных материалах помощники либо отчеркивали самое главное, чтобы нарком сразу мог понять, о чем речь, либо складывали документы на одну тему в папку и прикалывали лист с перечислением бумаг: от кого получены, краткое содержание. Он прочитывал рапортичку, но мог и достать какой-то документ из папки, если тот его заинтересовал. К каждой бумаге, требующей ответа, помощники прилагали проект решения. Как правило, Молотов принимал предложения и подписывал проект.

Докладывать он требовал очень коротко. Юмора не признавал, как и Андрей Андреевич. Работать с ним было весьма трудно. В подчиненных он ценил знание деталей и упорство в переговорах, поэтому так отличал будущего министра Громыко, который многое перенял от Вячеслава Михайловича.

«Молотов держался отчужденно, – вспоминал Владимир Ерофеев. – Всех называл только по фамилии. Увольнял тех, кто болел, говорил: взрослый человек не позволяет себе простужаться. Не признавал увлечений. Как-то поздно вечером мы ждали, когда он вернется от Сталина, и играли в шахматы. Застав нас за этим занятием, он пробурчал, что занимался этим только в тюрьме».

Еще один начальник Громыко – первый заместитель наркома Владимир Петрович Потемкин. Выпускник исторического отделения Московского университета, он знал языки, в том числе латынь, иврит и греческий. Опубликовал монографию «Очерки по истории древнейшего еврейства» и сборник работ, посвященных борьбе с антисемитизмом, который издал под названием «Помощь голодающим евреям». В годы первой русской революции выступал против еврейских погромов (Новая и новейшая история. 2007. № 5).

В гражданскую войну Потемкин попал на политработу в войсках, оказался в окружении Сталина и активно его поддержал. После гражданской пожелал пойти по дипломатической стезе, что Сталин ему и устроил. Владимир Петрович быстро рос в Наркоминделе – полпред в Италии, полпред во Франции. 2 сентября 1933 года Потемкин вместе с вождем итальянских фашистов Бенито Муссолини подписал советско-итальянский договор о дружбе (!), ненападении и нейтралитете.

Потемкина часто приглашали к Сталину. Литвинов записал в дневнике: «Генсек очень уважает Владимира Петровича за эрудицию». Потемкин присутствовал на решающем разговоре в сталинском кабинете 21 апреля 1939 года, где Литвинов возразил Молотову и возник принципиальный спор о линии внешней политики. Благоволивший Владимиру Петровичу Сталин ввел его в состав ЦК и сделал депутатом Верховного Совета СССР.

Полпред в Швеции Александра Михайловна Коллонтай записала диалог Литвинова и его заместителя Потемкина в Женеве – сразу после выступления наркома иностранных дел на ассамблее Лиги Наций.

– У вас, Максим Максимович, меня поражает ваше богатство мыслей и новых утверждений в ваших речах, – начал Потемкин. – Я не могу не спрашивать себя: когда вы успели согласовать все это с политбюро? Ведь шифровками передать все это невозможно.

– Я и не передавал, – объяснил Литвинов. – Если я являюсь руководителем нашей внешней политики, естественно, что я могу изложить ее основную линию, наши требования к Лиге Наций и нашу критику политики других стран. Я же здесь не несу отсебятины, мои мысли и положения являются выводом из всей нашей внешней политики и из наших перспектив. По-вашему, Владимир Петрович¸ выходит так, что руководить внешней политикой политбюро