Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

вписывались в рамки Конституции, которая на тот момент действовала, а потому формально были нелегальными. Но с точки зрения высших принципов права и справедливости, которые только адептам этих незаконных действий и были ведомы, они легитимны. К чести юридической науки, наиболее авторитетные ее представители выразили свое более чем сдержанное отношение к подобному ходу рассуждений, а то и прямо их осудили. В их числе В. Д. Зорькин, Ю. А. Тихомиров, С. А. Авакьян, М. Н. Марченко, ныне покойные В. Н. Кудрявцев, О. Е. Кутафин, Б. М. Лазарев, М. И. Пискотин, Б. Н. Топорнин, Г. Х. Шахназаров и другие.

Но вернемся к Иоффе. В 1963 году О. С. Иоффе в соавторстве с А. И. Королевым опубликовал брошюру «Сущность социалистического государства и права».

В брошюре перед авторами (думаю, что первой скрипкой в этом тандеме был Иоффе, а Королев, скорее, служил идеологическим прикрытием) возник вопрос: поскольку государство в СССР сохраняется и в период развернутого строительства коммунизма (а появление брошюры относится к этому периоду, в котором мы все, в том числе авторы брошюры, якобы жили), то это означает, что в нашей стране существует политическое господство. В чистом виде политическое господство означает господство одного класса над другим, враждебным ему классом. Но в обществе, не разделенном на враждебные классы (а наше общество в этот период правящей верхушкой и ее идеологическими оруженосцами подавалось именно так), господствовать, собственно, не над кем. Поэтому вместо господства рабочего класса устанавливается политическое господство всего народа над общественными отношениями. А вот и итоговый вывод: «…политическое господство всего народа, утвердившееся в нашей стране после того, как диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию, выступает как определенным образом целеустремленное господство над реальными общественными отношениями»[128].

Подобный ход рассуждений может быть опровергнут даже в пределах самого марксизма.

По-видимому, он был навеян известным высказыванием Энгельса о том, что в условиях социализма как ассоциации свободных работников на смену господству над людьми приходит господство над вещами. Но это высказывание, в свою очередь, приходит в противоречие с замечанием другого основоположника – К. Маркса. Напомним его: «Предпосылка отношения господства – это присвоение чужой воли. Поэтому то, что лишено воли, как, например, животное, способно, правда, нести службу, но это не делает из собственника господина». Впрочем, не уверен, что это высказывание Маркса находится на том уровне, какого достигла современная физиология.

Не будем, однако, тревожить прах усопших, как бы значимы они ни были, и разберем высказывание Иоффе и Королева по существу.

Общественные отношения всегда субъектны. Поэтому господство над общественными отношениями означает вместе с тем и господство одних людей над другими людьми.

Я уже не говорю о том, что тезис о превращении государства рабочего класса в общенародное государство был выдвинут как раз в тот период, когда государство становилось все более бюрократическим, все более отдалялось от общества, как чуждая ему сила.

Да и изначально наше государство никогда не было государством рабочего класса, поскольку и рабочий класс, хотя и использовался для подавления и уничтожения других классов, сам, в свою очередь, подвергался массовым зачисткам и репрессиям буквально с первых же дней Октябрьского переворота.

Невольно приходит на память эпизод шестидесятилетней давности. Автор этих строк – студент первого курса юридического факультета Ленинградского университета. В знаменитой 88-й аудитории, где не раз и, надо сказать, не без успеха читал лекции Иоффе, с лекцией по теории государства и права выступает профессор М. Я. Раппопорт, никудышный лектор и не оставивший никакого следа в науке ученый. Он излагает учение Сталина о социалистическом государстве, пересказывая банальные положения, с которыми вождь выступил на XVIII съезде партии в марте 1939 года. В их числе – положение о том, что во второй фазе развития Советского государства отпала функция подавления свергнутых классов внутри страны, поскольку подавлять стало некого. И вдруг в притихшей аудитории раздается вопрос нашего сокурсника-фронтовика – инвалида Миши Ильмера: «Почему же в таком случае такой большой аппарат подавления?» Не скрою, в этот момент мне было жаль Раппопорта – нужно было видеть, как он заметался на кафедре. По-видимому, Ильмера спасло только то, что у него не было ноги, которой он лишился на фронте, и его пожалели[129].

Из области теории права и государственного права вернемся в лоно гражданского права, где воздух в самые трудные времена все-таки был чище. Здесь мы сосредоточимся на вопросах гражданско-правовой ответственности, которые в работах О. С. Иоффе занимали одно из центральных мест.

Отметим, прежде всего, что мы согласны с трактовкой гражданско-правовой ответственности как санкции за совершенное правонарушение, которая выражается для правонарушителя в определенных лишениях имущественного характера. Что же касается понятия перспективной или позитивной ответственности (так называемой ответственности наперед), то его разработка представляется малопродуктивной. Это, однако, не означает умаления роли и значения превентивных функций, которые ответственность может и должна выполнять.

Ответственность нельзя отождествлять с принудительным исполнением обязанности, к чему склонялся в свое время С. Н. Братусь. Если, скажем, у незаконного владельца независимо от того, добросовестен он или нет, через суд истребуют вещь по виндикационному иску, то о применении к ответчику мер ответственности говорить нельзя, поскольку никаких прав на эту вещь у него нет. С другой стороны, если причинитель вреда добровольно возмещает потерпевшему вред, то гражданско-правовая ответственность налицо, поскольку возмещение вреда происходит за счет имущества причинителя. В этих вопросах позиции Иоффе и мои совпадают.

Расхождения начинаются с ответа на вопрос, нужно ли в определение ответственности вводить и такой признак, как осуждение поведения правонарушителя или, во всяком случае, как стимулирование его к определенной деятельности. С моей точки зрения, он излишен, поскольку ответственность в гражданском праве может строиться не только на началах вины, но и на началах риска (см. пп. 1 и 3 ст. 401 ГК РФ). В сущности, этот дополнительный признак носит сугубо описательный характер. Он вводится для того, чтобы понятием ответственности можно было покрыть все возможные виды гражданско-правовой ответственности. Но для этого вполне достаточно такого признака, как лишение правонарушителя в той или иной части принадлежащих ему имущественных прав в виде санкции за правонарушение в целях удовлетворения потерпевшего.

Таким образом, в этом вопросе мне значительно ближе позиция другого представителя ленинградской цивилистической школы – В. И. Кофмана, по достоинству до сих пор не оцененного.

Куда большие расхождения разделяют Иоффе и меня в подходе к условиям ответственности и раскрытию содержания этих условий.

В статье о значении вины в гражданском праве Иоффе предложил подходить к вине и причинной связи как к единству субъективного и