Элегии для N. - Александр Викторович Иличевский

Эти ночи с Аннет были странными, почти ирреальными. Я не мог понять, были ли они настоящими или плодом моего разыгравшегося воображения. Однако каждое утро я просыпался с ощущением странной усталости, как будто моя энергия утекала куда-то бесследно. Иногда мне казалось, что я становлюсь частью этого дома, его пленником.

С течением времени границы между моей реальностью и призрачным существованием дома стали все более размытыми. Голоса крестоносцев становились все более частыми, их призрачные разговоры эхом отдавались по древним каменным стенам. Они говорили о тайных ритуалах, о потерянных сокровищах, спрятанных в глубинах земли, и о карте, которая могла бы привести их к этим забытым реликвиям. Чем больше я слушал, тем сильнее чувствовал непонятную связь с этими призрачными фигурами, словно их поиски каким-то образом стали и моими.

Я начал тщательно исследовать дом, пытаясь найти подсказки, которые могли бы объяснить странные события. Библиотека, с пыльными томами и пожелтевшими манускриптами, стала моим запретным убежищем. Однажды вечером, копаясь в старом сундуке, я обнаружил маленькую, искусно вырезанную шкатулку. Внутри лежал ломкий пергамент, покрытый древним письмом, и выцветшая карта. Пергамент, очевидно, содержал легенду карты.

Вдохновленный новым решением, я стал следовать подсказкам карты. Когда я изучал древние пути, шел по верной дороге, дом казался ожившим. Стены гудели энергией, а воздух становился густым от запаха мандрагор. Карта привела меня в скрытую комнату под домом, место, где само время, казалось, остановилось. Комната была заполнена древними реликвиями, теми самыми, которые искали крестоносцы. Но среди них я нашел нечто неожиданное – зеркало, его поверхность была темная и непрозрачная, отражающая не настоящее, а прошлое.

Когда я взглянул в зеркало, то увидел дом таким, каким он был века назад, живым от присутствия тех, кто когда-то здесь обитал. Я увидел Аннет не как призрачную фигуру, а как яркую женщину, глубоко вовлеченную в мистические практики своего времени. Я видел, как она ухаживает за мандрагорами, проводит ритуалы и общается с духами дома. А затем я увидел себя, стоящего рядом с ней, не как посетителя из будущего, а как того, кто всегда был там, связанный с домом и его тайнами.

Откровение потрясло меня. Дом, мандрагоры, голоса крестоносцев – все это было связано, было частью большого целого, которое превосходило время. Я понял, что стал неотъемлемой частью этого места, что мое появление не было случайным. Дом звал меня через века, втягивая в паутину истории и магии. И теперь пути назад уже не было.

В последующие дни грань между реальностью и иллюзией размывалась все сильнее. Я уже не мог отличить живых от мертвых, прошлое от настоящего. Аннет, или дух, которым она стала, навещала меня каждую ночь, ее прикосновение было холодным, но утешительным. Она шептала мне секреты, тайны дома, его прошлых жителей и той силы, которая жила в его стенах.

Чем больше я узнавал, тем сильнее чувствовал тяжесть истории дома, давящую на меня. Я осознал, что стал новым хранителем его секретов. Дом принял меня в свои объятия, связав мою судьбу с судьбами тех, кто жил здесь до меня. Я стал частью этого живого, дышащего существа, этой машины смысла, застрявшей между мирами.

Теперь я живу в этом доме, как жил и тогда, несколько жизней назад, когда впервые переступил его порог. Время больше не имеет значения, дни сливаются в бесконечное настоящее. Я стал частью его истории, его духом, связанным с вечностью. И я знаю, что никогда не смогу уйти, потому что дом, этот узел времени и пространства, не отпускает тех, кого однажды принял.

Тот мой приезд стал последним, потому что я нашел здесь не просто место для жизни, но и пристанище. И теперь, когда дни проходят как мгновения, я понимаю, что Иерусалим – это не просто город. Это место, где венчаются прошлое и будущее, где живут и переплетаются судьбы, где речения прошлого и будущего никогда не покидают нас – своих духов.

XXIII

А эту главку назовем «Райх». Было время, когда всем дырам Москвы я предпочитал бар «Хемингуэй» напротив кинотеатра «Новороссийск». Кто жил в то время, помнит это примечательное место. А кто не помнит, тот не жил.

В этом баре можно было надраться «пина коладой», хотя никакого отношения к Хемингуэю это пойло не имело. Мы называли его «блевонтина».

Обретался я тогда в сквоте на Цветном. Это был клоповник в общежитии МВД. В конце девятнадцатого века здесь размещалась гостиница, а теперь дом подлежал капитальному ремонту, так что жильцы оказались выселены.

Народ в сквоте был разный. «Наркомов» хватало. Иных выносили от передоза. Появлялся там и Летов, а в комнате напротив нашей обитал бешеный художник Беня, обклеивавший коридор своими коллажами. Коридор был такой длинный, что изгибался в перспективе вниз и вправо, следуя за просевшим за столетие фундаментом.

В «Хемингуэй» я заявлялся в сумерках. Я и сейчас обожаю московские закаты, а тогда каждый день выходил на «Боровицкой», перелезал через строительные щиты и пробирался в разрушенный реставрацией Пашков дом. Опасаясь сторожей с собаками, я вскарабкивался на антресоли, а оттуда потихоньку вылезал на купол. С макушки этого холма открывался лучший вид на закат над нашим таинственным городом. Огненные облака затапливали излучину реки, кирпичное барокко Замоскворечья, скаты крыш и карнизы, пыльные окна впитывали солнечные лучи, и город представал словно в царском облачении.

В тот вечер я познакомился с девушкой, которую оставил кавалер. Сначала они о чем-то долго говорили, сидя за стойкой. Пили водку. Я рассматривал его мокасины, прислушивался к изысканному запаху мужского парфюма. Как вдруг она говорит:

– Пошел вон, Сережа. Читай по губам: «Пошел вон».

Оставшись одна, девушка – хрупкая, в шелковой тесной блузке, с золотыми часиками на запястье, – заказала «пина коладу» и пересела на освободившийся стул.

В «Хемингуэе» народ куролесил чуть не до рассвета. Но мы ушли раньше и быстрым шагом добрались до Цветного.

Утром, широко раскрыв глаза, она в ужасе разглядывала мой закуток, пока я на спиртовке варил кофе.

Накануне я узнал, что она окончила иняз, свободно читала Маркеса, зарабатывала синхронным переводом и планировала с торговым атташе Сережей перебраться в Аргентину. Она еще раз оглядела мое бедное жилище, посмотрела себе на руку и тихо, с ненавистью, произнесла:

– Где часы?

– Какие часы?

– Ночью я сняла часы и положила их в темноте