Молот шотландцев - Виктория Холт

ДЖИН ПЛЕЙДИ

МОЛОТ ШОТЛАНДЦЕВ

Глава I

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРОЛЯ

Хотя король был мертв уже больше года, королева все еще оплакивала его. Где-то за морем был ее сын, новый король, который должен был вот-вот вернуться, чтобы принять корону. Королева, столь долго правившая своим мужем, а значит, и двором, была сломлена горем. Она не могла думать ни о чем, кроме того, что он ушел навсегда — этот добрый, милый муж, обожавший ее с того самого дня, как ему представили ее в качестве невесты.

Она часто с улыбкой вспоминала, как во время свадебных переговоров он торговался из-за скудости ее приданого; был даже момент, когда казалось, что из-за бедности ее отца свадьбы не будет. Но стоило ему только взглянуть на нее, как подобные соображения разом утратили всякое значение, и с той самой минуты до конца своих дней он не скрывал, что считает себя счастливейшим из монархов, ибо ему в жены досталась бесприданница, дочь обедневшего графа. Это была любовь с первого взгляда, пронесенная через всю жизнь. Она правила им, и это создавало супружеское блаженство, редко достижимое в королевских семьях. То, что заодно она пыталась править и всей Англией, привело к куда менее счастливым последствиям.

И вот теперь он мертв, а она лежит одна на этом великолепном королевском ложе в Вестминстерском дворце, в роскошных покоях, приводивших в изумление всякого, кто их видел. Их красотой все были обязаны королю. Генрих любил искусство, литературу, музыку и зодчество. Он часто говорил, что хотел бы сбежать от монарших тягот и посвятить себя занятиям, в которых бы преуспел. Некоторые бароны при этих словах обменивались многозначительными взглядами, словно говоря, что для страны это было бы только к лучшему. Бароны бывали дерзки. Они получили слишком много власти с тех пор, как отца Генриха, Иоанна, принудили подписать эту Великую хартию вольностей, что бросила тень на всю их жизнь.

Ей нравилось лежать в постели, оглядывать эту комнату и вспоминать, как они вместе все здесь обустраивали. Фрески были восхитительны. Генрих был человеком глубоко верующим и повелел расписать потолок ангелами. «Можно лежать в постели и воображать, будто ты на небесах», — сказала она тогда. И Генрих, вечно пылкий влюбленный, ответил, что рядом с ней он и так на небесах.

— О Господи, — произнесла она вслух, — зачем Ты забрал его? У нас впереди могло быть еще столько лет.

Она помнила, как они часто приходили сюда, чтобы понаблюдать за мастерами. «Все должно быть закончено до конца лета, — говорил Генрих. — Если понадобится, наймите хоть тысячу работников в день, но я хочу, чтобы все было сделано». «Расходы, милорд…» — ныли они. Как же Генриха выводили из себя эти вечные стенания о деньгах! Он отмахивался от подобных отговорок. Заплатят подданные. А почему бы и нет? Лондонские купцы богаты, да и евреи всегда под рукой. «У этих людей нет души, — говорил он ей. — Вечно они пекутся о деньгах».

О да, Генрих был добрым и благочестивым человеком. Свидетельства его набожности были повсюду в этой комнате. Даже на оконных косяках были вырезаны строки из Библии. Стены украшали сцены из жизни Эдуарда Исповедника, подтверждая, что Генрих восхищался Исповедником куда больше, чем любым из своих воинственных предков. «Благородный король, — говорил он. — Хотел бы я быть похожим на него». Она тогда возразила ему. Она надеется, сказала она, что он не предпочел бы жизнь монаха и не жалеет о своей жизни с ней, подарившей им прекрасных детей. Как он тогда ее успокаивал, как заверял! В кругу семьи он был счастливейшим из смертных. Мучили его только бароны, вечно пытавшиеся им помыкать, да лондонские купцы, не желавшие раскошеливаться на благоустройство страны. Люди должны платить за свои привилегии. Его любимый девиз был даже выбит на одном из фронтонов этой комнаты: «Кто не дает того, что имеет, не получит того, чего желает». Вот предостережение его алчным подданным, которые поднимали такой шум из-за налогов.

Нужно перестать терзаться прошлым. Пора подумать о будущем. Но какое будущее ждет вдовствующую королеву? Большинство из них уходило в монастырь, чтобы провести остаток дней в благочестивом уединении и вымолить прощение за поступки, на которые их толкали мирские нужды.

Но такая жизнь была не для Элеоноры Прованской. Она была прирожденной правительницей и не собиралась так просто отказываться от своей роли.

Скоро вернется Эдуард, чтобы принять корону. Ее любимый первенец — сын, которым они с Генрихом так гордились. А до тех пор королевой остается она, и никому она не позволит об этом забыть.

Когда вошли фрейлины для утреннего облачения, первым вопросом королевы было:

— Как дети?

Они знали, что она спросит, и были готовы, заранее удостоверившись, что в королевской детской все в порядке. Внуки стали теперь ее главной заботой, и после смерти маленького принца Иоанна она взяла за правило, прежде чем встать, убедиться, что поводов для тревоги нет.

Дети здоровы, заверили ее.

— А принц Генрих спал хорошо?

— Да, миледи, он так сказал.

Она улыбнулась и взяла предложенную ей рубашку.

Когда туалет был завершен и она выпила немного эля с овсяным хлебом, вошел латник и доложил, что явился гонец и желает ее видеть.

Она приняла его немедля и, еще когда он преклонял перед ней колено и она велела ему подняться, догадалась, что он от ее сына Эдуарда. И не ошиблась.

— Миледи, — молвил гонец, — король со всей возможной поспешностью отправил меня к вам. Он уже на пути в Англию и, если ветер будет попутным, прибудет сюда в ближайшие дни.

Она кивнула. Такого послания она ждала уже много месяцев.

***

Отпустив гонца, она сразу же отправилась в детскую. Она настояла, чтобы на время отсутствия родителей дети находились под ее опекой. Только они могли рассеять мрак, сгущавшийся в ее душе при мыслях о покойном муже. Конечно, они принесли с собой и великие тревоги. Смерть маленького Иоанна стала для нее мукой, но тогда рядом был Генрих, который помог ей вынести это горе.

Как они рыдали, как метали громы и молнии в лекарей, не сумевших спасти юную жизнь! Как они цеплялись друг за друга и утешали друг друга! Генрих тогда сказал: «Эдуард еще молод. У него будет много детей. И слава Богу, у нас есть маленький Генрих».

Как же больно было