Королева скандала - Пол Джилл

— Но все же англичане считают, что я говорю как американец, поэтому мне кажется, что я ни то ни другое.

— Или и то и другое сразу, — вмешался в их диалог Жак. — А теперь могу я предложить вам выпить?

Он достал бутылку бурбона, и мужчины, держа в руке по стакану этого напитка, стали обмениваться мнениями насчет его достоинств по сравнению с шотландским виски, которому отдавал предпочтение Эрнест.

— Я обычно пью вино, — признался Жак, — как порядочный француз, но его теперь стало трудно найти. У бутлегеров оно бывает редко.

Пока мужчины обсуждали трудности покупки алкогольных напитков, Доротея обратилась к Мэри:

— У вас есть дети?

— Пока нет, — покраснела Мэри. — Но мы бы хотели.

— А у меня дочки. Одри два года, а еще у меня есть Синтия от несчастья, называемого предыдущим браком. Ей десять лет. — Доротея закатила глаза.

Мэри удивилась, что ее собеседница при первой же встрече призналась, что была разведена, но вскоре поняла: Доротея удивительно искренний человек.

За ужином между Эрнестом и Мэри завязалась беседа, касающаяся книг, и Мэри обрадовалась, когда узнала, что он поклонник Эдит Уортон.

— Я думала, ее романы любят только женщины, — сказала она. — Это им близки темы ухаживаний и брака.

— Наоборот. Мне очень нравятся ее описания нью-йоркского общества во всех деталях, и я считаю, что она талантливый автор. В одной короткой фразе ей удается рассказать о персонаже всё, и тебе уже кажется, что ты не только представляешь, как выглядит этот человек, но и знаешь всё о его душе.

Они сравнили свои впечатления, и когда Мэри узнала, что Эрнест не читал раннее произведение Уортон «Итан Фром», она предложила ему свою книгу на время.

— Доротея, а вы любите читать? — спросила Мэри.

— Я? Нет. Я — бестолковая Дора. Мне не хватает терпения для такого занятия. Я постоянно занята детьми или делами по хозяйству, но рада, что от чтения большое удовольствие получает Эрнест.

Проводив гостей, Мэри взяла мужа под руку.

— Они мне понравились, — заявила она. — Давай их снова пригласим.

В начале весны 1925 года, когда снег только начал таять, Мэри почувствовала, что снова беременна. В течение всего дня ее подташнивало, а грудь налилась и стала чувствительной. Как только врач подтвердил беременность, Мэри оставила работу, отошла от светской жизни и стала проводить время с книгой на диване или отдыхая в постели. Она разговаривала с растущим внутри нее малышом, и то же самое делал Жак, опускаясь на колени и нашептывая разные нежности животику Мэри.

— Я уверен, что это мальчик, — предсказал Жак. — Мой первенец и наследник.

Мэри была уверена, что это девочка, но не стала спорить. Она перебирала разные имена: Эвелин, Глория, Луиза… А в случае если и правда родится мальчик, она решила предоставить выбор мужу.

Первое время она никому не рассказывала о беременности из суеверного страха, что может случиться то же, что и в предыдущие две. Но когда срок был уже больше двух с половиной месяцев, она написала Баки, и старшая сестра тут же приехала, прихватив с собой множество разных советов и предостережений.

— Тебе нельзя перетруждать себя. Все-таки двадцать девять лет — это уже очень поздно для первого ребенка. Твой организм уже не так вынослив, как раньше.

— Если я буду утруждать себя еще меньше, то все время буду проводить во сне, — пошутила Мэри.

Она была счастлива до умопомрачения и вместе с Баки начала думать над оформлением детской и наймом няни.

И вдруг в одну из ночей она проснулась от ужасных схваток в животе и ощущения чего-то теплого и липкого между ног. Мэри уже знала, что это значит. Жак побежал за Баки, которая спросонья запуталась в ночной сорочке, и позвонил врачу.

— Может, можно спасти ребенка? — взмолилась Мэри, вцепившись в руку сестры. — Может быть, с ней все хорошо?

— Ох уж этот черт и его сифилис, — вполголоса пробормотала Баки, вытирая обильно вытекавшую кровь чистыми полотенцами. — Ни у кого из Керков никогда не было проблем с вынашиванием детей.

Мэри пожалела, что рассказала про сифилис.

— Скажи врачу, что мне нужен этот ребенок. Он должен его спасти.

Но вязкая и темная кровь с металлическим запахом никак не останавливалась, и Мэри уже знала, что это конец. Неделю она лежала в кровати, отказываясь от пищи и повернувшись лицом к стене, и плакала горькими слезами, от которых начинало саднить в груди. Жак тоже плакал и крепко ее обнимал, ища утешения, которого Мэри не могла ему дать.

Врач сказал, что причиной мог быть и не сифилис, но в глубине души она не могла перестать винить Жака, хотя вслух никогда об этом не упоминала. Кого считала виноватым Баки, было понятно по суровому выражению ее лица. Она уехала в Балтимор, чтобы сообщить новость родным.

Все лето Мэри не выходила из дома. Ей было невыносимо общение с людьми, не было сил доехать до пляжа, чтобы подышать свежим воздухом, как советовал Жак. Она видела, что муж тоже подавлен. Чтобы снять напряжение, он каждый день после работы наливал себе бокал красного вина, а потом на протяжении вечера выпивал еще несколько. Она часто замечала, что у него в глазах стоят слезы, и понимала его — ведь это была и утрата Жака тоже, — но помочь ему не могла, потому что слишком глубоко было ее собственное горе.

Друзья присылали приглашения, но Мэри всем отказывала, ссылаясь на плохое самочувствие. Кое-кто из них посылал свежесрезанные цветы, а кто-то отправлял посыльных с целебными отварами или легкими заварными муссами, но Мэри все равно не могла собраться с духом, чтобы показаться в обществе. Но как-то раз субботним днем, когда Жак ушел на прогулку в одиночестве, в дверь позвонили, и горничная объявила, что это пришел мистер Эрнест Симпсон и очень настаивает на том, чтобы увидеть хозяйку.

— Проводите его сюда, — согласилась Мэри и поставила кляксу на письмо, которое в тот момент писала.

— Вы так бледны! — воскликнул Эрнест, увидев Мэри. — Мне жаль, что не всё у вас гладко, но я просто не мог больше ждать, когда смогу снова побывать у вас.

— Это очень мило с вашей стороны, — ответила она. — Сейчас я позвоню, чтобы нам принесли чаю.

— Я купил для вас книгу, которая только что вышла. — Он протянул ей коричневый бумажный сверток. — Я почти не сомневаюсь, что вам понравится.

Мэри развязала веревку, развернула бумагу и прочитала заглавие:

— «Великий Гэтсби». Звучит необычно. Я еще ничего не читала у мистера Фицджеральда, хотя, конечно же, слышала о нем.

— Отзывы о книге совершенно разные, но лично я считаю ее литературной жемчужиной, и мне хотелось бы узнать и ваше впечатление. Обычно мы с вами сходимся во мнениях.

Эрнест подвинул стул ближе к Мэри, и некоторое время они проговорили о книгах. Затем она справилась о Доротее идевочках, а после беседа прервалась. Эрнест внимательно изучал лицо Мэри, стараясь понять ее настроение, и Мэри пришлось прервать молчание.

— Я полагаю, вам интересно узнать о характере моей болезни, но вежливость не позволяет вам спросить об этом прямо. Что ж, я откроюсь вам и расскажу все как есть, но умоляю вас сохранить это в тайне.

— Разумеется. — Эрнест поерзал на стуле.

В мае я потеряла ребенка. Вот уже в третий раз я забеременела, но в скором времени лишилась малыша, и сейчас я скорблю о ребенке, которого мне, похоже, никогда не суждено иметь. Вот почему я не появляюсь в обществе. Это то, с чем я рано или поздно должна буду примириться.

Эрнест выглядел до такой степени опечаленным, что это тронуло Мэри.

— Мне очень жаль слышать это, — сказал он. — Вы были бы изумительной матерью. Может быть, вы все-таки ею станете. Ведь вы еще достаточно молоды.

Вы очень добры, но в следующем году мне будет уже тридцать, и я подозреваю, что мой поезд ушел. Не всем суждено испытать такое счастье, как вам с Доротеей. Я найду что-нибудь другое, чему можно посвятить жизнь. — Мэри стало легче после того, как она произнесла эти слова. Впервые она почувствовала, что жизнь может иметь смысл и без детей.