Дочь самурая - Эцу Инагаки Сугимото
В английской литературе из всех открывшихся мне сокровищ больше всего, как ни странно, я дорожила «Дорой» Теннисона: её образы как живые стояли перед моими глазами. Наверное, потому, что один знаменитый японский автор написал по её мотивам роман под названием «Танима-но химэюри», «Ландыш». «Дора» повествует о том, как отец-аристократ лишил сына наследства, поскольку тот полюбил простую деревенскую девушку; трагедия, ставшая следствием разности воспитаний высшего и низшего сословий, была понятна и знакома японцам. Наш писатель мастерски, с дивной образностью, переложил западную жизнь и мышление на японские условия.
«Ландыш» появился в то самое время, когда юные японские умы как высших, так и низших сословий пытались освободиться от стоической философии, что веками составляла суть нашего воспитания; роман задел читателей за живое. Он пользовался бешеной популярностью, его читали повсеместно представители всех сословий, причём — дело неслыханное! — и мужчины, и женщины. Поговаривают, будто её величество императрица так увлеклась чтением, что всю ночь не сомкнула глаз над книгою, а в соседних покоях безмолвно сидели и ждали её усталые дамы.
Я училась, кажется, уже третий год, когда Токио охватил интерес к любовным романам. Ими увлекалась вся наша школа. Когда удавалось достать переводы, мы передавали их из рук в руки, но чаще всего приходилось продираться сквозь английскую речь, выискивая любовные сцены в романах и стихотворениях из школьной библиотеки. Нашим героем стал Энох Арден[49]. Женская верность и самопожертвование были нам знакомы и понятны, и мы отлично понимали, почему Анни так долго отвергала ухаживания Филиппа, но любовь и бескорыстие Эноха мы оценили тем больше, что встречалось подобное редко.
Сердца японских девушек ничем не отличаются от сердец девушек из прочих стран, но нас веками, особенно в самурайских родах, учили считать долг, а вовсе не чувство, основой отношений между мужчиной и женщиной. А потому мы порою черпали из нашего чтения, которым никто не руководил, весьма искажённые представления об этом незнакомом предмете. У меня сложилось впечатление, что любовь, как её изображают в западных книгах, вещь, конечно, интересная и приятная, порой даже прекрасная в своём самопожертвовании (как в случае с Энохом Арденом), но ей не сравниться по силе, благородству и величию духа с привязанностью родителя к ребёнку и с преданностью вассала господину.
Если бы мне не привелось высказать своё мнение, оно, пожалуй, не причинило бы мне неприятностей, но ему суждено было увидеть свет. У нас было очень интересное литературное общество, время от времени мы проводили особые встречи и приглашали на них учительниц. Самолюбиво стремясь устроить изысканное развлечение, мы зачастую сперва продумывали программу, а потом выбирали, кто из девушек что сделает. Порой выходило так, что заданная тема оказывалась девушке не по силам. И однажды такой конфуз приключился со мной, поскольку мы никогда не отказывались от порученного задания.
В тот раз меня попросили написать по-английски сочинение на три страницы, посвящённое одной из основных добродетелей. Я гадала, что выбрать — веру, надежду, милосердие, любовь, благоразумие или терпение, но вспомнила, что наш преподаватель Закона Божьего часто цитирует фразу «Бог есть любовь», подумала, что от этого можно отталкиваться, и выбрала темой любовь. Начала с любви Отца Небесного, потом, под влиянием недавно прочитанного, перешла — боюсь, немного нескладно — на любовь в жизни известных исторических и литературных персонажей. Но я не знала, как подступиться к такой неудобной теме, и, не закончив трёх страниц, исчерпала и свои познания, и словарь. Однако, верная долгу, продолжала писать и завершила сочинение так: «Любовь как сильнодействующее лекарство. Если верно его применять, оно укрепляет силы и даже спасает жизни, но, если им злоупотребить, оно способно погубить целые народы, как мы видим на примере Клеопатры и возлюбленной императрицы императора Гэнсё Великого Китая»[50].
Когда я дочитала, одна из учительниц заметила: «Это почти святотатство».
Лишь много лет спустя я поняла, что значит это критическое замечание.
Какое-то время интерес к английской литературе заполнял всё моё свободное время, но потом я соскучилась по историям старой доброй Японии и написала матушке с просьбой прислать мне из дома какие-нибудь книги. Она, среди прочего, выбрала для меня популярную классику под названием «Хаккэндэн»; я обожала этот роман. Это самое длинное произведение, написанное когда-либо на японском языке; наш экземпляр, выпущенный в Японии, с искусными иллюстрациями, состоял из ста восьмидесяти томов[51]. С великим трудом матушке удалось отыскать экземпляр, изданный за границей: в нём было всего два пухлых тома. Я обрадовалась этим книгам и удивилась, когда одна из учительниц, заметив их в моём чемодане, отобрала их у меня, заявив, что мне такое читать негоже.
«Хаккэндэн» с его волшебной символикой вдохновлял меня как никакая другая книга. Его написал в XVIII веке Кёкутэй Бакин, наш великий литератор и философ; проза его так музыкальна, а идеалы так благородны, что образованные японцы зачастую сравнивают «Хаккэндэн» с «Потерянным раем» Мильтона и «Божественной комедией» Данте. Бакин искренне верил в нетрадиционное учение о переселении душ, и повествование его основывается на этом веровании.
В романе рассказывается о даймё Сатоми, который вместе с измученными голодом вассалами оборонял осаждённый замок. Сатоми понимал, что едва ли не единственный источник силы его врагов — их талантливый полководец, и в отчаянии поклялся отдать всё, чем владеет, даже свою драгоценную дочь, тому храбрецу, кто уничтожит его врага. Верный пёс Сатоми, красивый волкодав Яцуфуса, убежал и через месяц принёс хозяину голову его недруга. Лишившиеся командира вражеские воины пребывали в замешательстве, и могучий стремительный натиск солдат Сатоми обратил их в бегство. В провинции вновь воцарилось благоденствие и покой. Сатоми же так жалел о данной некогда клятве, что бесился при виде верного пса, которому был обязан удачей. Но красавица дочь Сатоми, княжна Фусэ-химэ, пожалела обманутого зверя.
— Самурай обязан держать слово, — заявила она. — И мой долг — защитить честь слова моего отца.
Дочь Сатоми ушла с Яцуфусой в горы, поселилась в пещере и всё время молила богов, чтобы те даровали душу отважному псу, и с каждой её молитвой благородная природа бессловесного Яцуфусы всё более приближалась к границе человеческого разума.
Однажды в горы пришёл преданный вассал Сатоми. И увидел, что в пещере
