Якоб Бёме - Герхард Вер

В середине XVII века мысли Бёме стали распространяться в Англии. В январе 1654 года издал первую английскую биографию Бёме Дуранд Хотам. Перевод текстов был выполнен Джоном Спарроу и Вильямом Лоу. Издания 1645-го и 1647 годов были осуществлены под покровительством короля Карла I, почитателя Бёме. И в Англии стало укореняться почитание Бёме. «Тевтонец» был предложен в качестве персоны для предполагаемого к изданию календаря святых. Генри Мор издал Бёме как «Апостола квакеров». Странствующие проповедники доставили его тексты в Новый Свет. Джон Мильтон и Вильям Блейк претворили идеи гёрлицкого сапожника в поэтическом творчестве и изобразительном искусстве. Английские почитатели Бёме создали общину — это так называемые «филадельфы» во главе с Джоном Пордиджем (1607–1681) и Яном Ладом (1623–1704). Филадельфийское братство, базирующееся на экуменической идее, оказало обратное воздействие на Англию. Кружки филадельфов появились и в Германии. Книги английских продолжателей Бёме стали появляться в немецких переводах. Харизматически одаренный евангельский пастор Иоганн Фридрих Оберлин (1740–1826), пастырь Штайнталя в Эльзасе, был в числе тех, кто соприкоснулся с духом Бёме посредством английских филадельфов[203].

Насколько плодотворным мог быть синтез эмпирического исследования с результатами духовного видения, показывает пример Исаака Ньютона (1643–1727), который обратил внимание на Бёме еще в своей юности. Известен целый ряд работ, которые показывают, в чем проявилось устойчивое воздействие сапожника при выработке концепции учения гравитации[204]. «Ньютон, большой философ, необходимым образом должен был тщательно исследовать творчество Якоба Бёме, потому что в своем учении о тяготении он именно у него нашел свой первый материал». Эта констатация, справедливость которой была подтверждена и другими исследователями, принадлежит значительному швабскому теологу и натурфилософу Фридриху Христофу Оетингеру (1702–1782). Его в противовес Хаманну можно было бы назвать «магом юга», и сам он соприкоснулся с трудами гёрлицкого сапожника в судьбоносный миг. В своих автобиографических заметках он пишет: «Промысел божий виной тому, что я отдыха ради часто проходил мимо пороховой фабрики. Там я познакомился с большим фантазером — владельцем фабрики (Иоганном Каспаром Обенбергером)… Он говорил: «Вы, кандидаты, — принужденные люди, вы не можете изучать Христа в свободе… Ведь вам запрещено читать самую превосходную после Библии книгу!» Я спросил: «Как так?» Он пригласил меня в комнату, показал мне книгу Якоба Бёме и сказал: «Вот это настоящая теология!» И я впервые стал читать эту книгу»[205]. Он не ограничился одним только чтением. Для швабского теософа Бёме отныне стал означать способ жизни.

Для метода работы Оетингера, характеризующегося тем, что в своем универсализме он охватывает весь космос, показательно многократно цитированное положение о «воплощении» как «конечной цели Бога». В таком ключе, духовном и не отрицающем дуалистически плоть, воззрения Якоба Бёме приходят к полноте своего звучания. Поскольку Оетингер — к большому раздражению своих церковных наставников — вступил в ойкумену духа как раз в тот момент времени, когда в Швабии и в других местах предпочитали «христианствоо, ограниченное представлениями, сложившимися в местной церкви, он без всяких колебаний подвергал непредубежденной проверке всякое духовное и естественнонаучное познание. Поэтому он не только познакомил Германию с наследием нордического визионера и ученого Эмануила Сведенборга, но и наладил духовный обмен с представителями иудейской мистики каббалы, которая была небезызвестна и Бёме. Оетингер навестил во Франкфурте значительного каббалиста иудейской общины Коппелл Гехта для того, чтобы получить более подробное знание иудейской эзотерики, он встретил благосклонного собеседника. Оетингер пишет о Коппеле Гехте: «Что же касается каббалы, то вы, христиане, располагаете книгой, которая говорит о каббале много яснее, чем даже Зогар. Я спросил, что это за книга. Он отвечал: Якоб Бёме, и тут же показал мне общность его манеры и манеры каббалы»[206]. Гершон Г. Шолем, известный знаток иудейской мистики нашего времени, высказывает следующее суждение: «Нет никаких оснований для того, чтобы считать этот рассказ поэтической выдумкой. Ведь в конце XVII века один из последователей Бёме, Иоганн Якоб Шпет, потрясенный параллелями его учения и каббалы, даже принял иудаизм»[207]. Кроме того, Шолем полагает «совершенно очевидными» взаимосвязи между идеями Бёме и теософией каббалы, разрабатываемой начиная от Абрахама фон Франкенберга (умер в 1652 году) и вплоть до Франца Ксавера фон Баадера (дата смерти — 1841 год).

Исаак Ньютон. Анонимная гравюра

Фридрих Шлегель. Гравюра И.Аксманна по рисунку Августа Буттлара

Людвиг Тик. Рисунок Фогеля фон Фогельштайна

Наконец, нам следует вспомнить швабских духовных предков идеалистической и романтической философии, например Гегеля и Шеллинга. К их числу — Эмиль Бокк назвал их «предвестниками духа» — кроме Иоганна Альбрехта Бенгеля относится прежде всего Оетингер. Через его посредство они восприняли мыслительное достояние Бёме. Эрнст Бенц идет еще дальше, когда говорит: «В известном смысле философию немецкого идеализма можно поименовать как Бёме-ренессанс, потому что фактически Бёме был одновременно открыт Шеллингом, Гегелем, Францем фон Баадером, Тиком, Новалисом и многими другими»[208]. Несомненно, что поэтами и мыслителями немецкого романтизма Бёме был принят и превознесен в качестве носителя тайного знания. 2 декабря 1798 года Фридрих Щлегель пишет Новалису: «Тик штудирует Якоба Бёме с большой любовью. И он, конечно, на правильном пути»[209]. Шлегель говорит о философии Бёме: «Никакая другая не располагает таким богатством аллегорий и образного ряда», прежде всего в перспективе христианства. Для Фридриха Гарденберга (Новалиса) эти побудительные мотивы упали на благодатную почву. С начала 1800 года он углубляется в труды Бёме. Это та пора, когда он заканчивает первую часть своего оставшегося незавершенным романа «Генрих фон Офтердинген». В нескольких стихах Новалис воспевает провозвестника «Утренней зари» и герольда «Нового царства». Людвигу Тику он посвящает строфы, в которых звучат мысли и метафоры «Утренней зари в восхождении». Стихотворение кончается так:

Века прервет одно мгновенье,

С великой тайны снят запрет;

Здесь, в этой книге, откровенье,

В ней прорывается рассвет.

Стань провозвестником денницы,

Мир проповедуй меж людьми

И наподобие цевницы

В себя мой чистый дух прими.

Тысячелетнюю державу.

Как Якоб Бёме, возвести,

И сам. прославленный по праву,

С ним снова встретишься в пути[210]{6}.

Новалис (Фридрих фон Гарденберг). Анонимный портрет, возможно, Антона Граффа. Замок Вайсенфельс, музей