Мгновения с Юлианом Семёновым - Борис Эскин
От природы человек крепкий, сильный, спортивный (был когда-то институтским чемпионом по боксу), Семенов увлекался не только горными лыжами, но и охотой. Собственно, как я уже говорил, свел нас в свое время егерь, подвизавшийся на писательской ниве. А вот совсем недавно мне позвонил давнишний знакомый, известный в Крыму строитель, ныне уважаемый инженер в муниципалитете Нацерет-Илита – Израиль Вайсбурд.
– Я много лет ходил с Юликом на зайца. Познакомил нас Жора Абрамов, он руководил охотой. Может, помнишь, был у нас такой знаменитый председатель совхоза?
Еще бы не помнить! Не раз посещал его легендарное хозяйство. Даже сделал о нем документальный фильм по заказу Киева – «Виноград в январе». Нашел сейчас в расшифровке микрофонного материала одной из наших телепередач «Жить в своем времени» такую фразу Семенова:
«Столько интересных людей подарил мне Крым! Вот Георгий Николаевич Абрамов, директор совхоза «Виноградный», кавалер двух орденов Ленина. Директор поразительного хозяйства, где Дворец культуры лучше иного городского…»
Это действительно так. И вина он выпускал классные, и рассказчиком был – заслушаешься. А вот об охотничьих пристрастиях Абрамова по-настоящему я узнал только сейчас – от своего нацерет-илитского друга!
– У нас сложилась постоянная компания, – рассказывает Израиль. – Понятное дело, Семенов был в ней заметнейшей фигурой. Всегда в сногсшибательной заграничной экипировке – он привозил ее из своих зарубежных командировок, и не прочь был похвастаться недосягаемым для нас обмундированием. Часто дарил соратникам по охоте ножи, тоже привезенные «из-за бугра»…
Они обычно охотились в период, который в средней полосе называют «чернотропом» – то есть в дни и недели, когда осень уже оголила деревья и кусты, но для снега или заморозков еще не наступила пора. В Крыму это конец ноября: собран виноград и распаханы междурядья, опали листья и отлично виден несущийся вдоль шпалер заяц. С полей Абрамовского хозяйства начиналась охота, ими же и заканчивалась.
– Между нами говоря, Юлик не так уж и метко стрелял…
Я невольно расхохотался, услышав это сообщение. Как истый Мюнхгаузен, Юлиан не раз намекал мне, что он прямо-таки «альпийский стрелок»! Впрочем, Семенов не был бы настоящим охотником, кабы не привирал и по поводу размера подстреленной дичи, и про «глаз-ватерпас», и про умение выбрать позицию, и про свою ловкость при стрельбе «навскидку», и про мистические» угонки» – промахи, и магический гон зверя на линию стрелков. К слову сказать, что-что, а терминами охотничьими умел он сыпать, аки из дробовика!
– Юлик любил ходить в паре со мной, но Жора, по своим «руководящим» соображениям нередко говорил твердое «Нет!»… А когда собирали трофеи и начиналось подведение итогов охоты, Семенов – хитрющая душа! – вечно твердил: «Не будем считаться, кто что убил…»
В этом «разном» человеке никогда не убывал ребенок-хитрован и пацан-хвастунишка.
– Как известно, самая искусная, требующая незаурядного мастерства охота – на вальдшнепа, потому что у этой птицы непредсказуемый полет. Юлик явно избегал охоты на вальдшнепа. А когда мы подкалывали: «Семеныч, ты что ж улизываешь?» – отвечал:
– Не могу убивать – очень грустные глаза у него, боюсь в них взглянуть…
– А в глаза застреленного зайца – не боишься?
В этом месте рассказа моего крымско-нацеретского друга я невольно вспомнил фразу из «Семнадцати мгновений», которую произносит Шелленберг в кабинете Гиммлера, когда они замышляют секретные переговоры с Даллесом: «Я предлагаю бить одним патроном двух вальдшнепов!»
Похоже, эта трудноуловимая птица застряла в сердце заядлого охотника и больно била толстыми крылами по самолюбию!
Если бы кто-нибудь надумал составить частотный словарь языка Семенова, уверен: на первом месте по употреблению стояло бы словечко «дружество». Он умел дружить и ценить дружбу. Генрих Боровик вспоминает, как пришел на подмосковную дачу к Семенову, когда писатель уже лежал без движения, онемевший, сраженный инсультом. Больной узнал старого товарища, с которым давненько не виделись и никак не контактировали в последнее время.
– Юлик, – сказал Боровик, – лучшие годы моей жизни – это годы нашей дружбы.
Семенов крепко сжал его руку и заплакал.
Он помогал сотням людей. Чем только мог: кому-то просто подбрасывал деньжат («Держи, старик, разбогатеешь – отдашь!»), кого-то рекомендовал издательству, кому-то давал возможность подзаработать.
Рассказывает профессор политологии Сергей Кара-Мурза:
«В 1976 году меня попросил сделать обзор испанских материалов Юлиан Семенов. Он руководил открытым в Испании советским корпунктом и привез целый сундук журналов. В Испании тогда шла реформа, читать было очень интересно. Потом он привез книгу мемуаров знаменитого боевика Гитлера Отто Скорцени – с дарственной надписью. Скорцени жил в Испании, и там Семенов с ним познакомился. Я выбрал из книги самые интересные места и перевел для Семенова. Отдавая мне деньги, он упрекнул: «Буква «ы» у вас в машинке подпрыгивает, в издательстве очень ругались». Я никак не думал, что мои куски он отдавал в издательство, даже не перепечатывая. А мне все время было лень пойти и припаять букву. На эти деньги я купил новую машинку.
Раз уж я вспомнил Юлиана Семенова, скажу о нем пару слов. Он, принадлежал к большому клану Михалковых, был, по-моему, добрым и достойным человеком. В нем не было той пошлости и низости, что прорывается у молодых Михалковых – Никиты и Андрона…»
Не стану комментировать сравнение с «молодыми Михалковыми», но в чем совершенно согласен с профессором: Юлиан был «добрым и достойным человеком».
Любопытная подробность, поразившая Кара-Мурзу: маститый писатель отдавал в издательство рукопись, даже не вычитывая ее после машинистки! Все так, это и меня удивляло – некая беззаботность, если не сказать безалаберность сверхпедантичного, сверхответственного, сверхобразованного литератора! «Я разный…»
А что до опечаток и подобных огрехов, так к ним отношение у Юлиана было непривычно по тем пуританским временам наплевательское: «Читатели ведь не идиоты – не заподозрят же меня в безграмотности! Значит, поймут, что просто техническая ошибка, и все!»
И цитировал Пушкина:
Без грамматических ошибок
Я русской речи не люблю.
Во времена, когда у него еще были нормальные отношения с женой, Юлиан нередко просил ее: «Катюшенька, пожалуйста, подправь мой роман –
