Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев
На приеме у Краснова пришлось долго ждать. Севский познакомил меня с И.А.Родионовым, автором «Нашего преступления», ныне редактирующим в Новочеркасске мрачно-черносотенную газету «Часовой», в сотрудники коей следовало бы пригласить с того света Амана, Навуходоносора, Тита, Торквемаду — столь она антисемитична{204}! Несмотря на свою правизну, Родионов весьма тепло вспоминал моего отца, у которого когда-то начинал работу в «России». Мое сообщение о значительном поправении отца, а особенно о том, что отец сделался антисемитом, привело Родионова в полный восторг. Дальше разговор перешел на донские события. Родионов долго восхвалял организаторский талант Краснова, спел панегирик начальнику Донской армии ген. С.В.Денисову{205}, на коем сосредоточена вся ненависть и проклятия «донской оппозиции», и ожесточенно ругал Добрармию и Деникина за республиканизм. Уверял, будто бы своими ушами слышал, как Деникин однажды сказал: «Что бы ни случилось, — а династию Романовых восстанавливать я не охотник. Эта игра сыграна». Озлобленность Родионова против Добрармии, общая для всех правонастроенных казаков, огорчила меня донельзя: какое безумие подобная распря, раздор, политиканствующие дискуссии в столь тяжкий период, когда с красными далеко не окончено, когда опасности растут. Но в одном пункте я совершенно с Родионовым согласен: это вопрос о нашем фырканье на Краснова за «измену союзникам». Доктринерское непонимание обстановки. Сговор с немцами спас Дон. Это поняли те простые казаки Гундоровской станицы, которые, подняв восстание против большевиков, по постановлению станичного схода послали делегатов к приближающимся немцам с просьбою поспешить на помощь, но этого почему-то не хотят понимать очень умные люди в Екатеринодаре. А вместе с тем, патриотизм гундоровцев, нынче образующих один из лучших полков Донской армии — Гундоровский георгиевский, — конечно, вне всякого сомнения. Между прочим, Родионов рассказал о довольно злом mot Денисова. Однажды Драгомиров{206} в припадке раздражения назвал Донскую армию «немецкой содержанкою» за то, что она получает снаряды от немцев. «Позвольте, — ответил Денисов, — но ведь половину снарядов мы отдали вам. А скажите, как называются люди, с которыми содержанки делятся тем, что заработали?» Это очень нехорошо и зло сказано: мне определенно сделалось тошно и неприятно от этакого анекдота. Но, конечно, факт остается фактом: наличие немцев на Юге России не только спасло так или иначе связавшиеся с ними Дон, Крым и Украину, но в значительной мере способствовало и августовским успехам Добрармии. И политически, конечно, непримиримый антигерманизм Главного командования был ошибкой; Милюков в летней своей ориентации стоял на вполне земной, здоровой почве, тогда как «верность союзникам» всегда оставалась беспочвенною мечтою. Тем более, что весьма проблематична величина ответная — «верность союзников»; я лично не могу забыть ни петербургских разговоров во французском посольстве в ноябре 1917 года, когда нам рекомендовалось забыть все разногласия и, под руководством большевиков, идти в бой за «belle France», так как сия красавица есть ценность столь великая, что ради нее следует погибать, о себе не заботясь: одним словом — «dulcius et decorandum est pro Gallia mori»[58], — ни того, что летом 1918 года в Москве говорили военные представители союзников. Ведь даже Иван Николаевич Эрмеш, при всей его пламенной ненависти к большевизму, помню, никак не мог понять нашей непримиримости и находил, что если бы большевики разорвали с немцами, они мгновенно превратились бы в национальное русское правительство. А дурацкое восстание левых эс-эров привело милейшего Ивана Николаевича в превыспренный раж, и он искренне недоумевал, почему мы не хотим стать рядом с Кацом-Камковым{207}, Юрой Саблиным и Маруськой Спиридоновой (ведь они кричат «Долой Германию!» и убили Мирбаха). О совершенно таком же отношении к большевикам представителей союзников в период до Бреста говорил и Милюков на заседании к.-д. партии в Харькове, незадолго до моего отъезда. Любопытно, что, по словам Севского, ген. Алексеев, незадолго до смерти, подумывал о переговорах с немцами.
Беседа моя с Красновым продолжалась недолго и никаких особых политических вопросов не затрагивала. Впечатление он на меня произвел прекрасное: в нем есть что-то нерусское (даже внешним видом, грассированной речью, лоском манер он похож на иностранного генерала), и эта нерусскость составляет именно те качества, какие, по-моему, необходимы для Суллы: способность к эффекту (и любовь к нему), заостренность воли, желание практически пользоваться выкинутыми на соблазн отвлеченностями (чего, например, совсем не было у «Керензона», хотя никто не извергал столько соблазняющих отвлеченностей), вообще, полное отсутствие каратаевской «круглости», этого расплывчатого хаоса, хляби. Краснов — весь «линеен», весь подчеркнут, и в этом главное его достоинство, ибо из Каратаевых — Сулл не получится — никак.
На Севского Краснов тоже произвел огромное впечатление. «Это человек!» — сказал он, выйдя из кабинета атамана.
15 ноября
Первый день работы в редакции. Положение черт знает какое: никакой организации и никаких сил, информация поставлена из рук вон плохо, — киевские, одесские газеты получаем только случайно, пробавляемся Ростовом и Екатеринодаром. Сводки Добрармии и Донармии, конечно, поступают аккуратно, но о фронтах Директории — сведения вроде как бы о Пелопонесской войне. Репортажа — никакого. Казмин ничего не смыслит. Вообще, хорошо еще, что сознает свое ничтожество. Слава Богу, что типография приличная: есть ротационка (реквизированная у ростовских c.-д.; этим трюком Краснов в свое время погубил газету Васильева и Петренко{208}, «не нарушив свободы слова»), довольно калошистая, но действует все-таки, хороший штат, прекрасный метранпаж. В общем, работы уйма: придется сидеть в редакции от 12 до 3, от 5 до 8 и потом ночью, на выпуске. К счастью, выпуск заканчивается рано, часам к 12-ти. Сегодня две сенсации:
1) манифест Скоропадского о федерации с Россией; если ясновельможному удастся провести это — да простится ему «Веселая вдова»;
2) приказ ген. Денисова о том, что мятежные села в Таганрогском округе будут — в случае, если что не так, — отравлены газами. Впечатление от приказа, надо сказать, отвратительное... Совсем этого не нужно, усмирить мятежное село можно и менее «культурными» способами, а большевикам новый предлог для воплей о белом варварстве. Тем более, что все это — одна словесность: никогда никаких газов ни на какое мятежное село не пустят.
Познакомился с генеральшей Болдыревой, женой сибирского главнокомандующего. Рассказывает про Сибирь идиллически: полное единение всех сил для борьбы с большевиками, уфимский компромисс вполне выяснил положение, Директория сильна, и с.-р. слушаются правых (в последнем сильно сомневаюсь!). Приятно одно
