Михаил Суслов. У руля идеологии - Вячеслав Вячеславович Огрызко
После восстановления советского режима крестьянам пообещали передать изъятую у вчерашних кулаков землю. Но, как доложил Суслову Писарев, процесс этот неоправданно затянулся, а в некоторых районах и вовсе всячески торпедировался.
Всё осложнялось ещё и тем, что Наркомат земледелия Литвы не считал нужным вникать в проблемы крестьянских хозяйств и оказывать им какую-либо помощь. Чиновники были уверены, что это не входило в зону их ответственности. Они занимались лишь совхозами. Это было неправильно, о чем 7 января 1945 года М. Суслов, А. Снечкус и М. Гедвилас доложили Молотову [103].
Записки 1945 г. [РГАНИ]
Конечно же, одними административными методами все проблемы литовского села решить было невозможно. Тут требовался комплекс мер. Наряду с переделом земли следовало продумать вопросы снабжения крестьянских хозяйств семенами, удобрениями, техникой, горючим…
Работая в Литве, Суслов не раз пытался перетянуть на свою сторону хотя бы часть самых именитых деятелей культуры и искусства республики, с тем чтобы те стали глашатаями и проводниками идей Москвы среди литовского народа. В этом деле он сильно рассчитывал на помощь председателя парламента Литвы Юстаса Палецкиса, который сам много занимался творчеством. Но тот оказался не так прост. Как и большинство творческих людей, Палецкис имел своих кумиров и своих врагов. Скажем, он люто ненавидел католическое духовенство, которое всегда играло в литовском обществе огромную роль, и ему страстно хотелось, чтобы Суслов втянулся в его борьбу с ксёндзами. Два функционера сошлись на другом вопросе. Они оба взяли под защиту литовских писателей, которых республиканская газета «Советская Литва» в статье «Молчальники» в январе 1945 года обвинила в нейтралитете по отношению к советской власти. Она затрагивала драматурга Петраса Вайчунаса, Софию Чурлионене (вдову прославленного и художника Чурлиониса), писателей Венолиса (Жукаускаса) и Грушаса. Однако Палецкис в своем ответе на статью «Молчальники» и сам умалчивал, что во время войны часть литовских писателей активно сотрудничала с немецкими оккупантами. Вспомним, к примеру, Довиденаса, Креве Мицкявичюса, Пулгиса и Мацкониса. А сколько художников предпочло покинуть Литву после прихода туда Красной армии?
Стоит отметить, что Суслов очень серьёзно отнёсся к письму Палецкиса. Он тут же поручил своему аппарату и некоторым ведомствам заняться выстраиванием стратегии по отношению к художественной интеллигенции. Как результат – уже к 1 апреля 1946 года в Литве было выпущено 153 книги общим тиражом почти 2 миллиона экземпляров.
Однако обольщаться не следовало. Литовская интеллигенция в своей массе сохранила к советскому режиму, мягко говоря, весьма настороженное отношение. Вспомним Балиса Сруогу. Какие надежды власть возлагала на этого писателя! Он же сидел в концлагере. Пропагандисты ждали от него разоблачений зверств фашистских тюремщиков. А Сруога сосредоточился на проблемах моральной деградации заключённых. Неудивительно, что его роман «Лес богов» власть только разочаровал.
Начальство призывало писателей разоблачать католическое духовенство. В ответ Юозас Петрулис написал пьесу «Против течения», где ксёндз был показан как защитник интересов народа. Устроить партийное руководство она никак не могла.
Не оправдал надежд власти писатель и артист Инчура, который публично заявил: «Конечно, писать дифирамбы и похвалы большевизму я не могу и не буду, но всё-таки нахожу возможным писать кое-что, не требующее торговать своей совестью и изменять идеалам». А главный редактор Вильнюсского издательства Драздлускас продвигал сомнительную, на взгляд партаппарата, поэзию Казиса Якубенаса…
Споткнулся тогда, по мнению функционеров, даже Эдуардас Межелайтис – будущая икона советской литовской поэзии. Его обвинили в слепоте и глухоте к советской действительности. Партаппарат был возмущён строфами о кобыле, которую целовал крестьянин на лугу, когда от него гордо отвернула нос какая-то девушка.
В Литве Суслов плотно занимался и проблемами образования. Понимая, как многое зависит от кадров, он ещё в конце 1944 года дал поручение изучить работу местных институтов. Во многом по его настоянию 23 февраля 1945 года бюро ЦК Компартии Литвы обсудило работу Вильнюсского и Каунасского университетов. Правда, это мало что изменило. Работавший под началом Суслова Фёдор Ковалёв вынужден был через какое-то время констатировать: партийное постановление оказалось невыполненным.
«…не подобраны и не утверждены заведующие кафедрами основ марксизма-ленинизма как в Вильнюсском, так и Каунасском университетах, – доложил он Суслову. – Не подобран и не утверждён парторг ЦК КП(б) Литвы в Вильнюсский университет. Ничего не сделано по вопросу вовлечения учащихся в члены профсоюза. Не построена и не организована столовая. Не организованы студенческие клубы. А что касается ремонта учебных и жилых корпусов, которые требуют значительных затрат материалов и рабочей силы, то до сих пор даже не определили, кто должен заниматься этим ремонтом. А до начала учебного года осталось всего лишь три месяца.
Считая такое безответственное отношение к делу подготовки университетов к текущему учебному году нетерпимым, прошу обсудить вопрос на Бюро ЦК КП(б) по Литве, принять решение (проект прилагается) и утвердить прилагаемый проект постановления Бюро ЦК КП(б) Литвы»[104].
После университетов Суслов взялся за школы. Третьего марта 1945 года он лично провёл совещание по вопросу работы Наркомата просвещения Литвы.
Открывая совещание, он подчеркнул, что, прежде чем сформировать стратегию развития в сфере образования, важно понять несколько вещей. В частности, он хотел выяснить для себя, какие в среде учительства царили настроения и насколько эта среда продолжала оставаться засоренной буржуазно-националистическими элементами.
Однако нарком просвещения республики Иозас Жюгжда предпочёл пустить пыль в глаза и убаюкать Суслова одними цифрами: выросшим числом начальных школ и гимназий, количеством учителей. Суслова отчёт наркома не впечатлил. Он хотел знать, что реально скрывалось за цифрами. «Нас, – прервал Суслов Жюгжду, – интересует свихнувшаяся часть, какие вопросы являются камнем преткновения, может быть неправильное понимание, неясность вопроса отделения церкви от государства, или неправильное понимание в связи с проведением Советским Союзом национальной культуры. Это важно выявлять, что здесь превалирует»[105].
Жюгжда что-либо конкретно ответить по существу заданных вопросов не смог, сославшись на отсутствие в наркомате нужной информации. При этом он признал, что в некоторых районах учителя сами ушли в лес к бандитам. Констатировал и то, что большинство студентов Каунасского университета имели «кулацкий уклад», что не всегда учитывалось в образовательном процессе.
Здесь стоило бы отметить, что сам Жюгжда был человеком левых взглядов и много лет вполне лояльно относился и к Москве, и к советской власти. Но, выросший в литовской деревне, а затем много лет связанный с каунасским студенчеством, он прекрасно знал, что значительная часть литовцев придерживалась иных взглядов и боялась тесного взаимодействия с Советами. Продвинутая часть интеллигенции опасалась, что литовцы потеряют свою национальную аутентичность. А крестьяне не хотели лишаться собственных хуторов. Не потому ли Жюгжда вынужден был лавировать и искать компромиссные решения сложнейших проблем?
К слову, Суслов
