Люди и встречи - Владимир Германович Лидин
— Тороплюсь, тороплюсь, — сказал он, свистя бронхами, ероша коротенький ежик волос, — но нет, уже не успею... для этого нужны еще годик-другой. — И тут же, иронически поглядев на меня, добавил: — В общем экземпляр дефектный, отдельных страниц не хватает... только в макулатуру.
К счастью, безнадежная эта эпитафия не получила применения: обширнейшее собрание книг Шибанова со всеми его исследованиями целиком вошло в фонд библиотеки имени В. И. Ленина.
А. Н. ТИХОНОВ (СЕРЕБРОВ)
Александр Николаевич Тихонов всегда как бы приносил с собой дыхание целой литературной эпохи. Он был до того пропитан воздухом литературы, до того был ей предан, что, вероятно, не пропустил ни одного дня в своей жизни без содействия любимому делу.
М. Горький, жадный и пытливый собиратель людей способных и одаренных, нашел Тихонова еще в ту пору, когда молодой инженер-золотоискатель, может быть, и не помышлял о литературе. За добрую четверть века ни одно начинание Горького не обходилось без Тихонова. Люди старшего поколения помнят и журналы «Современник» и «Летопись», и издательство «Парус», в котором вышли первый сборник пролетарских писателей и первая по-настоящему изданная книга молодого Маяковского; современники помнят и издательство «Всемирная литература», которое с замечательным размахом должно было представить литературы всех стран мира, и «Историю молодого человека», и «Библиотеку исторических романов». Во всех этих делах у Горького был не только отличный по своим деловым качествам помощник, но и помощник умный, много знавший и много умевший.
Тихонов никогда не спешил. Спешка была ему несвойственна. Его нельзя было увидеть и озабоченным. Он всегда был ровен, спокоен, в меру деловит, и как-то само собой получалось, что книги во множестве выходили в издательствах, которыми Тихонов заведовал, как вовремя выходили и очередные книжки журналов, хозяйственным распорядителем редакций которых он значился.
А.Н. ТИХОНОВ (СЕРЕБРОВ)
Начиная свою литературную деятельность, Тихонов выбрал себе искательскую фамилию Серебров: он был родом из обиталища золотоискателей — Екатеринбурга, и в его высокой, чуть дородной фигуре было многое от уральцев, людей закаленной породы и строгих правил. Тихонов никогда не кривил душой, ни в одном деле не увиливал в сторону, предпочитая прямой разговор извилистой неправде. Он шел по жизни уверенно, как человек с чистой совестью, не подлаживаясь под чужие характеры, а с достоинством утверждая свое собственное понимание вещей и отношение к литературе.
— В литературе надо жить красиво, — сказал он мне как-то. — Надо не только уметь хорошо писать, но писатель должен быть и душевно красивым.
В его понимании душевная красота заключалась прежде всего в уважении к человеку и безоговорочной порядочности.
Однажды, уже в давние годы, возвращаясь из поездки на Север, я по вине моего милейшего и бестолковейшего спутника писателя Павла Сухотина приехал с ним в Ленинград из Мурманска без единой копейки. Мы мрачно сидели с Сухотиным на вокзале, обдумывая, как нам добраться до Москвы. Было жаркое воскресное утро августа, и в Ленинграде трудно было кого-нибудь найти. Я вспомнил о Тихонове и решил поехать к нему. В тишайшей и превосходно убранной, с коллекцией редких картин, квартире на Моховой было прохладно. По истой привычке литератора работать ночью Тихонов только недавно встал, несмотря на то, что было уже за полдень. Сидя за рабочим столом в подобии шелкового архалука, Тихонов трудился над каким-то рукописным левиафаном.
— Надо из этого сырья сделать приличную книжицу, — произнес он, указывая на непомерную по размерам рукопись.
Следует сказать, что редакторская рука Тихонова была на этот счет волшебная: редактором он был творческим, и левиафаны при его содействии действительно превращались в приличные книжицы.
Помявшись, я рассказал Тихонову, что́ меня привело к нему.
— Вот и отлично, что вам не на что уехать в Москву, — сказал он, оживившись. — Не возьметесь ли вы за одну работу? Кстати пригласим для этого дела и Сухотина.
И Тихонов, радуясь, что можно еще кого-то использовать для блага дела, поистине вдохновил меня на какую-то работу. Вдохновлять он умел, при этом не делая никаких поблажек по знакомству, а с горьковской прямотой ценя человека лишь по его способностям.
Целиком ленинградский, он как-то естественно, однако, когда центр литературной жизни переместился в Москву, оказался в Москве со столь же бесконечными делами в московских издательствах. Работая над чужими рукописями, он работал и над самим собой. Как-то, придя к нему, я застал его за чтением одного из томов энциклопедического словаря Брокгауза.
— Дочитываю девятнадцатый том, — сказал он с удовлетворением. — Поставил себе за правило ежедневно читать словарь... и интересно, и убеждаешься при этом, как мало знаешь.
Знания у Тихонова, однако, были большие. Но при этом он всегда старался оставаться в тени. Скромность его в отношении собственной оценки была поразительная.
Множество его рассказов было напечатано в свое время в лучших ежемесячных журналах, но Тихонов ни разу не собрал рассказов А. Сереброва в один томик. Подарив мне свою превосходно написанную книгу воспоминаний «Время и люди», он без тени кокетства сделал на ней надпись «от подмастерья», тут же пытаясь убедить меня, что до мастера ему далеко.
Знавшие жизнь Тихонова не раз побуждали его писать воспоминания; побуждал его и я.
— Александр Николаевич, ведь это будет просто грех, если вы не напишете воспоминаний, — сказал я ему раз, задолго до выхода его книги. — Ведь сколько замечательных людей привелось вам увидеть.
— Людей я действительно повидал много, — согласился он. — Но, знаете, когда пишешь воспоминания, невольно так или иначе говоришь о себе, а этого мне и не хочется.
Впрочем, задумавшись, он стал вспоминать людей, с которыми встречался в жизни. Горький и Чехов, Шаляпин и Комиссаржевская, Коровин и Бенуа, Карузо и Баттистини, Леонид Андреев и Бунин, Бауман и Красин, Станиславский и Варламов, весь литературный, художнический, театральный мир Ленинграда по крайней мере за два десятилетия... по существу, это была энциклопедия целой эпохи во всем величии и блеске ее лучших людей.
В книге «Время и люди» есть страницы, например, о старой Москве или Иоанне
