Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий

мне кучу писем из Москвы, Ростова и из-за границы. (Олухи жандармы рыскали везде, чтобы доказать, что я не Покемунский, но они совсем забыли просмотреть корреспонденцию, которая получалась на имя моего шурина. Там были шифрованные письма, которых было достаточно, чтобы начать обо мне новое дело.) Он же мне сообщил, что все поиски жандармов оказались тщетными и что как только он узнает, почему меня сюда привезли, он немедля даст мне знать. (Свидание мой шурин получил всего за взятку в 1 рубль.) На душе стало немного легче. Вечером я получил записку, сообщавшую, что меня отправят в общество, откуда родом Покемунский, но будет предпринято все, чтобы общество меня признало.

На следующий день утром меня и еще одного ремесленника провели через весь город по направлению к Двинску. По дороге я своими собственными глазами видел те застенки, где расправлялись с крестьянами и уголовными, заставляя их признаваться, что они бунтовали, участвовали в сообществах, кражах и т. д., в то время как они во всех этих делах были неповинны. В одном из таких застенков мы имели остановку, и там люди, только что пережившие ужасы «допроса», рассказали нам о методах «следствия». После посещения урядника и его помощника нас отправили дальше, чем я был чрезвычайно доволен. Ни я, ни мой спутник не знали, что мы еще попадем к становому, который был грозой всего стана.

В дороге мы были три дня и две ночи. На третий день вечером, в субботу, мы очутились в грязном городишке Уцянах, через который проходила железнодорожная узкоколейка Поневеж — Свенцяны. Во дворе дома пристава была его канцелярия, а немного поодаль стоял небольшой домик, очевидно старая баня, превращенная в арестный дом. Он был пуст. Нас обоих провели через предбанник в небольшую темную камеру с одним маленьким оконцем. В воскресенье у пристава шло пьянство, и до нас долетали пьяные голоса, пляски и пение. В этот же день сторож, который приносил нам еду, рассказал о всех художествах, производимых приставом и его помощником. Порка и истязания арестованных происходили в первой комнате, через которую вводили арестованных в камеру, куда мы были помещены. Сторож показал нам на скамье засохшую кровь и добавил, что на пристава были жалобы и что кто-то приезжал расследовать, но что все осталось по-старому и пристав продолжает истязания.

В воскресенье вечером нам стало жутко: в комнате темно, пьяные голоса во дворе все приближались к нашему домику. Всю ночь мы ожидали нападения, но нас почему-то не тронули. В понедельник в сумерки вызвали моего соседа по камере. Не успели еще закрыть дверь в нашу камеру, как послышался его нечеловеческий, душу раздирающий крик. Ему, бедняге, попало за то, что администрация ковенской тюрьмы дала ему неправильный этапный маршрут: вместо того чтобы послать его по железной дороге в Двинск через Вильно, его направили через Вилькомир, Оникшты и Уцяны. «Мудрый» пристав сразу решил, что мой невольный спутник сам выбрал себе этот путь, чтобы бежать с этапа, и его били до потери сознания. После его возвращения вызвали меня. Я решил сопротивляться, поднял воротник и стиснул зубы. В темноте стал всматриваться, откуда может быть нападение. Но меня без всяких приключений ввели в светлую комнату. В комнате сидел пристав, а у противоположной стены стояли пять стариков, среди которых были и литовцы. Пристав скомандовал мне молчать и стал спрашивать стариков. Последние заявили, что я действительно являюсь сыном Покемунского, который эмигрировал в Америку, а я остался в России, что они меня очень хорошо знают и что я очень похож на отца. Никогда я этих людей даже во сне не видал и настолько был уверен, что меня ведут на истязание, что в тот момент, когда был у пристава, я не понимал, что там происходит. Только наутро пристав заявил, что на счастье меня признали, иначе я бы ног своих не унес от него. Когда меня вели обратно, ко мне подошел незнакомый человек и передал мне 5 рублей. Тогда я понял, что кто-то из моих друзей подстроил признание.

После того как общество признало, что я Покемунский, жандармы отказались от меня, но зато за меня взялся исправник. Он обвинял меня в том, что я вместо себя послал призываться подставное лицо, а это карается царским законом. (Меня обвиняли в том, что призывался действительно Покемунский, а не я!). Меня таскали в воинское присутствие, и оно постановило предать меня суду, а суд выпустил меня под залог в 100 рублей, и я наконец освободился от нелепого ареста.

Этот арест был самым коротким в моей революционной деятельности, но зато больше всего потрепал мои нервы и сильно ухудшил мое материальное положение. Я дошел до невероятного физического истощения. После освобождения я поехал в Ковно. Там я взял на время паспорт для поездки в Одессу к т. Орловскому (В. В. Воровскому), к которому я имел поручение от Заграничного бюро ЦК партии. С ним я уговорился насчет приема и распределения литературы, для чего познакомил его с моим сопроцессником т. Лебитом.

Из Одессы я поехал в ноябре 1908 г. через Каменец-Подольск во Львов, куда меня послало Заграничное бюро Центрального Комитета.

ОПЯТЬ ЗА ГРАНИЦЕЙ

1908–1912 гг.

Я получил поручение ознакомиться с транспортным аппаратом львовских товарищей, поставивших себе целью снабжение юга России революционной социал-демократической литературой, которая опять стала издаваться за границей. С большим трудом я нашел львовичей, ибо явка, которую мне прислала Надежда Константиновна, когда я сидел в ковенской тюрьме, была зашифрована неправильно (улица Сенаторче — вместо Ленартовиче). При детальном ознакомлении с постановкой транспорта я нашел, что пуд литературы нам обойдется слишком дорого и что в России потребуется слишком сложный и большой аппарат. К тому же не было никакой гарантии, что литература будет доставляться быстро. Когда я сообщил свое мнение в Женеву, в ЗБЦК (Заграничное бюро ЦК), мне предложили приехать туда. По дороге я остановился в Кракове у польских товарищей. Если память мне не изменяет, я там встретился с т. Ганецким{133}, передал ему поручения, имевшиеся у меня к польским товарищам. В Кракове же я встретил т. Гурского, которого я не видел со времени побега из киевской тюрьмы. В Вену я приехал утром, а поезд в Швейцарию уходил после обеда, поэтому я отправился к Леве[16], который обосновался в Вене. От него я узнал, кто из наших общих знакомых за границей и что делается в заграничных партийных кругах. Оказалось, что среди большевиков начались разногласия по вопросу об участии социал-демократов