Смерть Петра Великого. Что оставил наследникам великий самодержец? - Сергей В. Алдонин
Таково, Мм. Гг., значение Петра в отношении к России и в отношении к человечеству. Кто ж он сам в себе, этот муж-зиждитель, этот податель света и гений России, сливший ее с собою, чтобы сделать ее гением народов иных? Виновник событий столь необычайных должен быть одарен и качествами необычайными. В самом деле, характер Петра не имеет ничего общего с великими характерами, какие представляются нам в древнем и новейшем мире. Величие его может быть сравниваемо только с величием державы, которую он призван был пересоздать.
Идеи его были выше понятий его народа; но подобно небу, которого пределы кажутся отовсюду слитыми с пределами земли, эти идеи всею внутреннею силою своею опирались на народные нравы и судьбу. Куда бы вы ни пошли по путям народной нашей деятельности, вы везде будете под этим небом; вас везде обхватит горизонт этого дивного ума, – и между тем вы будете чувствовать, что над вами горит солнце и блестят звезды вашей святой Отчизны. Он есть в высочайшей степени представитель своего народа.
Он впитал в себя разом с исполинскою силою всю его жизнь и, переработав ее в недрах своей души, возвратил ее тому же народу в лучезарных потоках света и славы. Что делает он, чтобы усвоить ему разные выгоды усовершенного общественного быта, – выгоды, какими прежде он не наслаждался? Вместо того, чтобы только повелевать самодержавно и бодро блюсти за исполнением своей воли, он принимает меры проще и действительнее, – но меры такие, каких еще в Истории людей не доставало ни для полного психологического изъяснения человека, ни для урока ему.
Он становится сам плотником, резчиком, кузнецом, солдатом, лекарем. «Смотри, – говорит он своему народу, – вот мозоли от топора на моих скиптродержавных руках: это для тебя и за тебя – теперь делай сам: это и легко и благородно». И народ, изумленный этим неслыханным способом самодержавного законодательства, устремляется бодро на новый путь, и как бы пробудясь от долгого сна, видит, что нет успеха гражданственности, нет такого усовершенствования, какие ни были бы ему суждены. Он принял из рук Петра свой ум, свою нравственную силу и свои руки. «Пишут ученики твои (так изъясняется с государем в письме русский корабельный плотник), – пишут ученики твои, корабельного дела мостильщики, щегольного дела мастера Якимко Воронин со товарищи 16, челом бьют за твое мастерское учение» – и «корабль взнимал я с учениками своими по твоему ученью».
О, если бы можно было из истории человеческого рода вырвать многие так называмые блистательные страницы, где кровию народов вписано за цену всеобщего мира и блага несколько превознесенных имен, вместо этих страниц, можно было более написать подобных строк, Мм. Гг.; мы не были бы в опасности, читая историю, потерять иногда уважение к человеческому достоинству.
Можете ли вы представить себе зрелище умилительнее и торжественнее того, когда угнетенный невежественный сын природы, припадая к стопам гения, наделенного всеми умственными дарами, исповедует пред ним в простоте сердца свою духовную нищету и как этот гений, подъемля его из праха, благословляет его братским благословением и говорит ему: «Будь человеком – я научу тебя быть им». Между тем этот гений, которому люди давали титл своего учителя, в то же время сражался за них, побеждал врагов, законодательствовал, царствовал. Хотите ли вы, Мм. Гг., войти с другой стороны в святилище этого необъятного ума – войдите, чтобы снова благоговеть.
У других, также мужей знаменитых, вы находите ум, как бы вылитый в известную форму человеческого образования, ум, так сказать, известной эпохи; вы видите, что он и действует под влиянием понятий своего века, какой-нибудь школы, и даже под неизбежным влиянием предрассудков. Такие умы бывают представителями одной идеи и осуществляют ее одну в своих подвигах. В уме Петра, напротив, нет никакой наклонности к утвердившимся понятиям или установленному способу соображения: это чистый, если можно так выразиться, стихийный ум, каким бывает он в недрах самой природы, прежде чем мы испортим его ложным учением, суемыслием и страстями нашими, – ум человеческий, без примеси того, что происходит от вековых навыков. Для его деятельности как будто нет условных форм времени или места.
Для него существует одна форма – истина и ясность. Казалось, от его мысли отпадали весь обыкновенный снаряд обсуживания, все эти топические лестницы, по коим мы медленно и ощупью подвигаемся к истине; одним метким ударом ума своего он разбивал вдребезги кору, облекающую сущность вещей, – и вещи послушно передавали ему глубочайшие свои тайны, коих тщетно домогались другие. В одно и то же время необъятный, как Россия, и удобовместимый в самой мелкой подробности, этот дивный ум равно изумителен в силе своего расширения и в силе сжатости своей.
Это действительно, Мм. Гг., ум по превосходству, повторяю, чистый ум, который называют здравым, не подозревая, может быть, что тем самым возвращают ему его божественное достоинство, – ум, который, по выражению одного из знаменитейших современных писателей, есть гений человечества. Удивительно ли, что Петр Великий был врагом всех хитросплетенных, бесполезных умствований, что он мог быть удовлетворен только истиною, а не прикрасами ее?
Зиждетель повсюду, куда влекли его или собственное стремление, или нужды, он презирал все окольные ни к чему не ведущие пути, на коих мелкие умы любят забавлять чернь диалектическими уловками; он уважал в мысли силу производительную и требовал от нее дел.
Иноземцы, приходившие в Россию с надеждами иногда слишком нескромными, изумлялись, видя, с какою проницательностию государь умел отличать в них людей истинно достойных и полезных от ничтожных искателей приключений. Один из таких людей представил ему план учреждения Морского Корпуса; в нем много было говорено, как обыкновенно, об общественной пользе, но дело шло о собственных выгодах сочинителя.
Петр Великий написал против одного пункта, который казался благовиднее прочих: «…этого не должно, ибо более клонится к лакомству и карману, нежели к службе», – а в заключение велел объявить велеречивому предлагателю услуг: «…чтоб подлинно объявил, хочет ли он свое дело делать без прихотливых запросов, и если хочет, то б делал; буде нет, то чтоб отдал взятое жалованье и выехал из сей земли».
Можем ли мы также умолчать об одном из драгоценнейших качеств его ума, – об искусстве избирать себе сподвижников и исполнителей своей воли употреблять их сообразно их способностям? По его мощному крику земля русская дала граждан, заслуживавших чести жить в его время и разделять с ним блистательнейшую славу, какая когда-либо озаряла людей. В хижине, построенной на болоте, приобщились они
