Дневник. 1964-1972 - Александр Константинович Гладков

Вчера заходил к Храбровицкому. Несмотря на его либеральные убеждения, есть в нем что-то противное. Он рассказал, что третьего дня он был свидетелем на свадьбе у Н. Гусева (секретаря Толстого). Гусеву 84 года, его невесте 45, она подруга его умершей жены. Невероятно!

[АКГ разбирает бумаги, чтобы взять с собой для работы, собирается скоро ехать отдыхать в Комарово.]

17 нояб. <…> Вчера в ССП было обсуждение «Раковой палаты» С-на, прошедшее триумфально для автора. Хорошо говорили: Каверин, похоронивший на прошлой неделе брата, известного врача-ученого Зильбера, Борщаговский, Карякин, Бакланов и другие. Оппонировала слабо Зоя Кедрина, которую обхамил Сарнов, впрочем, как все говорят, выступавший неудачно. Солженицын был растроган и благодарил[82].

Вечером еду попрощаться к Н. Я. Оказывается, она сама едет в воскресенье в Л-д. У нее Хазины (Евг. Як. и Е л. Мих.). Последняя рассказывает, как меня любят в доме Эренбургов. Н. Я. поссорилась с Варей Шкловской[83] и Колей Панченко[84] почему-то и настроена непримиримо.

20 нояб. Комарово. Тот же этаж, тот же коридор, та же лиственница за окном у изгороди сада. <…>

22 нояб. <…> Над. Як-на в Лен-де, остановилась у Максимовых. Я чувствую себя неважно из-за поясницы, но все же был на высоте. Проводил ее в слякоть на станцию.

30 нояб. Чуть подморозило. Ночью прочитал первую часть романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Разочарован. Ждал большего и другого. Кроме хорошо написанной вставной новеллы о Пилате, книга эта снова та «дьяволиада», с которой Булгаков начал свой литературный путь, условная и как бы многозначительная фантасмагория со смещением планов, произволом в монтаже разнообразных сцен, лишенная глубокой мысли и истинной веселости. Я читал это со скукой и усилием. Нет уж, лучше любой ползучий реализм: в нем хоть есть крохи правды, а где правда, там и мысль. А тут многозначительная претенциозная жестикуляция: вещь лишенная своего внутреннего закона, расширяющая как бы возможности прозы, но примерно так же, как расширяет возможности шахмат стоклеточная доска: искусство при этом проигрывает. Конечно снобы будут ликовать, вернее делать вид, что ликуют, но это тупиковый путь в искусстве: нечто претенциозно-старомодное[85].

4 дек. [Здесь у АКГ отчет за пропущенные в дневнике всего лишь два дня, о том как он ездил в Москву из Комарово.] Рано утром вернулся в Ленинград и уже в 8 ч. был в Комарово. Плохо спал в поезде.

<…> [о разговорах в ЦДЛ] Оказывается, недавно в «Нью-Йорк Таймс» была какая-то статья о процессе Син. и Дан. И напечатано пресловутое письмо 65-и в их защиту. Невероятный рассказ о том, что знаменитый Алик Гинзбург составил «Белую книгу» о процессе и распространяет ее, причем 1-й экз — р послан Семичастному[86]. Думаю, все же, что это выдумка. Там же краткий разговор с Окуджавой. <…>

Вчера у Н. П. Смирнова <…>

Жалко, <…> не было времени ни на Гариных, ни на Н. Я., ни на Бор. Нат., ни на Загорянку.

2-го «Нем. волна» передавала текст письма Л. К. Чуковской Шолохову. <…>

В «Нов. м ире» все улеглось пока после дружеской (как говорят) беседы Твард. с Демичевым. Зато есть слухи о разногласиях в руководстве. Ш. и С. обвиняют Бр. в недооценке китайской опасности[87]. Говорят об арестах студентов за самоиздат.

5 дек. <…> Я придумал еще тему для Левы (в смысле ЖЗЛ) [ранее обсуждалась его работа «Трое Аксаковых»] — Карамзин. <…>

Вечером 2-го за столом, когда шел разговор о том о сем, я сказал что-то едкое о «Раковом корпусе», меня поддержал Сарнов и подвыпивший Лева яростно набросился на него, вступилась Слава, жена Сарнова, и очень смешно и зло показала, как Лева говорит, хвастаясь, что он «летописец» (он иногда по настроению пишет дневник, где видимо выговаривается). У Левы хватило ума промолчать на это: это было грубо и бестактно, но в сущности справедливо.

7 дек. <…> Знакомство с Екатериной Константиновной, вдовой погибшего в 37-м Бенедикта Лившица[88]. Она хорошо знает Надежду Яковлевну. К ней подходит высокий седой человек и она знакомит нас с Эммой с ним — оказывается, это брат О. Э. Мандельштама, с которым Н. Я. не поддерживает отношений. Борины[89] девицы вертятся вокруг и раздражают. Со мной предупредительно вежлив и даже любезен Рид Грачев[90], талантливый молодой прозаик-шизофреник. Д. Я. [Дар] рассказывает историю, как Марамзин [91] бил рожу (или бросал чернильный прибор) директору местного «Сов п ис.».

Прочитал, наконец, эту нашумевшую статью Солоухина «Письмо из Русского музея»[92]. Это смело до наглости, во многом верно (хотя не во всем), но главное — то, что это напечатано черным по белому. В кулуарах говорят и смелее, но этот тон от типографского станка был далек. За этим угадывается какая-то идейная сила с очень резким национальным отпечатком. М. б. это единственная идейная сила в стране, кроме традиционной, партийной и, пожалуй, при известном стечении обстоятельств может прийти ей на смену. Я этому по существу симпатизировать не могу, но радуюсь гласности, потому что это говорится вслух. В статье есть пассажи невероятные, выпады против Стасова и Горького, революцию он зовет «катаклизмом», а разрушение Храма Христа Спасителя в Москве «преступлением».

8 дек. <…> Разговоры и с Д. Я. Он прочитал рассказы Шаламова и ему не нрав<и> тся. «Как-то все голо. Нет обобщений». Удивительно, до чего у нас при взаимной симпатии разные литературные вкусы…

9 дек. <…> Все говорим с Д. Я. о статье Солоухина [ «Письма из Русского музея»][93]. Дело не в ее искусствоведческом оснащении, которое наивно, а в том, что за ней видимо стоит уже несколько лет зреющая в умах программа националистического толка. Это так называемые «русситы», с одной стороны, Солженицын — с другой. По инерции партруководство видимо не считало их опасными (кроме Солженицына) и ждало неприятностей только от «западников», но кажется, перспектив больше у них и вероятно вскоре они все определятся и сговорятся. Пока еще идет то время, как в прошлом веке, когда Белинский еще дружил с Катковым, а Герцен с Хомяковым. Но впереди — размежевание. Лидеры здесь найдутся. М. б. тот же Солоухин. С «номенклатурой» их объединяет только инстинктивный антисемитизм, но м. б. они от него и откажутся: он все же морально сильно скомпрометирован. Плохо, что Илья Григорьевич стар и что у него была