Дневник, 1917-1921 - Владимир Галактионович Короленко
— Но ведь это не опасно, а смешно, — говорю я и рассказываю ему содержание рассказа Чехова о стареньком отставном генерале, который все щеголял красной подкладкой на мундире… Он ослеп. Экономка спорола и продала красное сукно, а старик все отворачивал полу, чтобы люди видели красную подкладку… Нельзя же за это старенького генерала сажать в тюрьму…
— Мы не за это и сажаем. Они нам нужны, как громоотвод… Если Деникин отойдет, — мы их отпустим, если станет подходить, — увезем с собой…
— А если он и здесь кого-нибудь расстреляет из ваших. Вы тоже их расстреляете? Это жестоко…
— Теперь приходится делать много жестокостей… Но когда мы победим… Отец Короленко! Вы ведь читали что-нибудь о коммунизме?
— Вы еще не родились, когда я читал и знал о коммунизме.
— Ну, я простой человек. Признаться, я ничего не читал о коммунизме. Но знаю, что дело идет о том, чтобы не было денег. В России уже денег и нет… Всякий трудящийся получает карточку: работал столько-то часов… Ему нужно платье, идет в магазин, дает свою карточку. Ему дают платье, которое стоит столько-то часов работы…
— Приходит в магазин, а ему говорят, что платья нет и в помине…
— Нет, так нет для всех… А есть, так его получает трудящийся. Все равно, над чем бы он ни работал. Умственный труд тоже будет вознаграждаться… все равно. Ах, знаете, отец Короленко! Когда я рассказывал о коммунизме в одном собрании… а там был священник… То он встал и крикнул: если вам это удастся сделать, то я брошу священство и пойду к вам…
На лице Долгополова лежит отпечаток какого-то умиления. Я вспоминаю, что чрезвычайка уже при нем расстреливала и покушалась расстреливать без всякого суда… Вспоминаю и о том, что он хватается за голову… Хватается за голову, а все-таки подписывает приговоры. Кажется, я действительно на этот раз видел человека, искренно верующего, что в России уже положено начало райской жизни. Он и не подозревает, что идея прудоновского банка с трудовыми эквивалентами жестоко высмеяна самим Марксом…
Время неопределенное. Деникинцы как будто отступили от Полтавы. Казначейство вернулось из Лубен, вернулись заведующие отделами и подотделами, но делопроизводство не вернулось и работа не идет… Расстрелы были два раза: один раз расстреляли 13 бандитов и одного деникинского разведчика, другой — 4-х бандитов. В числе бандитов были некоторые, чрезвычайно опасные, — один раз убежавший из тюрьмы и после этого опять совершавший убийства. Некоторые по делу об ограблении Царенка, — в том числе Екатерина Петраш, участница многих убийств… Теперь даже на меня это уже особенного впечатления не производит…
Немировский чрезвычайным трибуналом присужден к месячному аресту.
30 июня (13 июля)
Вчера пришли ко мне прихожане и даже, кажется, участники монастырской общины. Оказывается, в ночь с 11-го на 12-е в монастырь явились красноармейцы от Ч.К. Киевского вокзала (есть чрезвычайки и вокзальные), присутствовали и от городской Ч.К. Ворвались в монастырь, стреляли в окна, выламывали двери, обшарили кельи, забрали, что могли: брали рясы, шубы, сапоги. Искали оружия и белогвардейцев. Арестовали иеромонаха Нила (казначея) и диакона Амвросия и увезли на Киевский вокзал. Еще взяли какого-то жившего при монастыре подполковника, но вскоре отпустили.
Сегодня по этому и по другим поводам я пошел в Ч.К. Застал Долгополова и Масленникова. Долгополов дал мне некоторые справки. Масленников, которого я сначала застал в кабинете без Долгополова, когда я сказал ему, что в городе много говорят о «налете» на монастырь, — улыбнулся своей невыразительной улыбкой. А пришедший вскоре Долгополов сказал, что это сделано Ч.К. с Киевского вокзала, но им известна причина. Они тоже давно следят за монастырем. Там только и ждут деникинцев. Найден план, указывающий лучшие подступы к Полтаве. Белогвардейцы в одном белье повыскакали из монастыря и т. д. Затем благодушный Долгополов пустился в разговор о том, почему я беспартийный. Я мог бы повести за собой массы. Он, по-видимому, разумеет, что я мог бы повести эти массы для завоевания большевистского рая. В это время вошел какой-то молодой человек и торопливо подал записку. Долгополов быстро поднялся и сказал: «Надо тотчас усилить караулы…» Затем спешно вышел… Я тоже ушел. Оказалось, что, останься я еще несколько минут, — я был бы свидетелем нападения на чрезвычайку, о котором ходят разноречивые слухи до самого вечера. Весь район оцеплен войсками, ходить по улицам около чрезвычайки не позволяют… Говорят, и Долгополов и многие из чрезвычайки арестованы. Кем? За что? Не то просто восставшие из-за ареста товарищей красноармейцы, не то какая-то власть направляет этот удар. Может быть, мы во власти недисциплинированных солдат… Посмотрим завтра…
2 (15) июля
Если считать по новому стилю, то сегодня день моего рождения. Исполнилось 66 лет. Большевики считают по новому стилю. Деникинцы — по старому. Так и живем — в Харькове по одному времени, в Полтаве по другому. И если к нам придут деникинцы — прикажут опять вернуться к старому… Вернемся.
Проснулся рано, еще серо, с тоской и печалью в сердце. Вчера пришел No киевской газеты и в ней список новых жертв красного террора в Киеве. В числе этих жертв я встретил имя Вл. Павловича Науменка. Против него стоит причина казни: «бывший министр народного просвещения. Вместе с Богданом Кистяковским основал общество украинских федералистов». Мне кажется, что Науменко, которого я знаю, никогда министром не был, а был при гетмане (или при раде) попечителем Киевского округа, причем отказался от этой должности, когда в ведомстве стали брать перевес шовинистско-националистические взгляды. Ранее он был редактором «Киевской Старины». Вообще, это был давний работник и поборник украинской культуры, никогда не стоявший за крайнюю «самостийность» и за полное отделение Украины. Одна из симпатичнейших фигур украинского культурного движения, человек, стоявший всегда за дружеское сотрудничество культуры русской и украинской. Что означает его расстрел, что означают другие казни, что означает угроза Б. Кистяковскому? Киевский красный террор действует вовсю. Начали с профессоров, бывших «черносотенцев», как Флоринский, или просто монархистов, как Цитович. Теперь переходят к Науменкам, людям только инакомыслящим, но всегда настроенным прогрессивно и со всех точек зрения благородным…
Тоска, тоска! Утро пасмурное, по небу передвигаются с северо-востока туманные тучи. Лета мы не видели. Два-три дня жары, когда в сыром воздухе чувствуешь себя точно на банном полке, — и опять дождь и слякоть. А зима придет холодная, без дров. Я не мнителен, но иной раз
