Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2019 - Коллектив авторов
Бездумною службой унижен,
ни злобы, ни лжи не боюсь.
А правда яснее и ближе
за то, что один остаюсь…
Книга его стихов «Устная речь», вышедшая спустя долгие годы после трагической гибели Сергея, свидетельствует, что рядом с нами жил настоящий поэт со своим голосом, с углубленным и несомненно поэтическим восприятием мира, со своей нелегкой судьбой. Нет никаких сомнений, что, продлись его жизнь, Сергей Морозов стал бы заметным явлением в отечественной поэзии. Впрочем, и «Устная речь» – книга не столько прошлого, сколько настоящего. Стихи ее живы, их не тронуло время, в них слышна устная речь поэта.
Простая истина, что буду пережит стихами, мыслями своими, сегодня в дом войдет и взгляд отяжелит и медленное примет имя…
В его стихах сквозь все трагические ноты, сквозь одиночество, сквозь неприятие многого, что его окружало в «постылой эпохе», всегда брезжит надежда, удивление и благоговение перед миром. И это не поэтический ход, не дань приветствовавшемуся в те времена задорному бодряческому оптимизму, а выношенное, хочется сказать – выстраданное, отношение к летящей жизни.
«Обратимся к устной речи! В ней, к пределам не спеша, назначенью не переча и к любой готова встрече, утро празднует душа.» Праздники редки и кратки, тем они подлиннее и дороже, тем ярче этот неземной свет, брезжащий в сумерках невеселых будней, проступающий сквозь стихотворные строки, наделяющий жизнь скупым, но надежным теплом. «Окно, растворенное в сад, настигшее счастье сирени – кистями уткнуться в колени, а возле подруги грустят и видят в окне голубом мережку на скатерти белой, перо и рисунок несмелый, и хлеб, и кувшин с молоком». Буквально чувствуешь, как светится эта ажурная мережка, как отражаются в оконном стекле кисти сирени, да и силуэт человека, вглядывающегося в этот пейзаж-натюрморт, тоже мерцает в тени.
Да что там, даже в мрачных стихах «вышкаря-бедолаги» – постового на смотровой лагерной вышке – чувствуется скрытая усмешка, подлинный стоицизм и человеческое достоинство: «Где сапоги еще такие поношу, в шинели, что в дому родном укроюсь, разлуку наперед по суткам распишу, водою ледяной, не дрогнувши умоюсь?». Не увидевший при жизни ни одной своей полноценной публикации, избегавший шумных поэтических сборищ, Сергей Морозов ни на йоту не поступился собой, своей внутренней независимостью и свободой. Он с достоинством принимал свое почти добровольное изгойство и пытался найти в нем утешение и надежду: «Ну вот и снова жить хочу и умирать не смею, и теплю чуткую свечу один, как с дочкой, с нею…» Стихи этой книги нуждаются в чутком и внимательном читателе. При всей их сдержанности и потаённости в них дышит страстное желание рассказать о красоте бытия, о том, что каждое, пусть даже и будничное, мгновенье – часть грандиозного замысла, оно исполнено высшего смысла и заслуживает своего воплощения в слове.
Надеюсь, такие читатели у этой книги найдутся.
Сведений о жизни Сергея до крайности мало, поэтому мне хочется, немного отступив от рецензионного канона, рассказать о тех встречах, которые случились у нас годы спустя после институтского литобъединения.
В 1985 году я работал в редакции одного литературного еженедельника, и кто-то из знакомых попросил меня помочь мыкающемуся без работы Сергею. Мы с ним много лет не виделись, но я сразу узнал его – та же сдержанность, замкнутость, только льдистый взгляд слегка потеплел. Наша давняя размолвка явно подернулась туманом. Мы как-то очень дружески поговорили, прикинули, что он может делать. Это оказалось непросто, Сергей по-прежнему «держал дистанцию»… После некоторых усилий удалось пристроить его внештатно в отдел литературной хроники нашего еженедельника. Я сомневался, что эта работа ему понравится: надо ходить на писательские собрания, всяческие официозные мероприятия и «освещать» их в репортерских заметках. К моему удивлению, Сергей охотно взялся за дело, да так преуспел в нем, что вскоре речь зашла о зачислении его в штат. Он писал толково, по делу и со скрытой иронией к описываемому, к счастью, не замечаемой нашим начальством.
Я был искренне рад и всячески уговаривал его не отказываться от этого предложения. К тому времени мы как бы подружились, если это слово здесь применимо. Во всяком случае, несколько доверительных разговоров у нас состоялось. И я, как мне казалось, более-менее представлял себе его состояние и его настроения. Я считал, что вот такая суетливая репортерская работа развеет его, отвлечет от глубокой сосредоточенности на невеселых, скажем так, мыслях. Он обещал подумать. Через пару дней зашел ко мне и сказал, что решил отказаться и от места, и от внештатной работы. Словно извиняясь, подарил мне книжечку о боярыне Морозовой, пошутив, что он с ней в родстве.
И сотрудникам отдела тоже подарил по книжечке.
А вскоре его не стало.
Примечание: Калашников Геннадий Николаевич родился в 1947 г.
в Тульской области. Окончил МГПИ им. В. И. Ленина. Автор четырех книг стихов и книги прозы. Член Союза российских писателей.
Светлана Крюкова
Быть лишь самим собой
«О, холодно – за каждой строчкой новой
Быть лишь самим собой…»
Игорь Болычев
Болычев И. И. Разговоры с самим собой. М.: Союз Дизайн, 2019 – 108 стр.
27 февраля 2019 г. в Литературном институте им. Горького состоялась презентация изданной в московском издательстве «Союз Дизайн» книги поэта, переводчика, преподавателя Литинститута Игоря Болычева «Разговоры с собой». В ней принимали участие друзья поэта, коллеги и участники Литературной студии «Кипарисовый ларец», руководителем которой является Игорь Болычев. Об Игоре Болычеве можно сказать «замечательный поэт» и ничего этим не сказать. Это – сложный поэт, говорящий простым языком, поэт, филигранно владеющий техникой сложения силлабо-тонических стихов, умеющий передавать многообразие мира в кратких и целостных образах – порою парадоксальных, но выводящих внимательного читателя на новый уровень восприятия и даже уводящих за пределы физики: в метафизику, к основам и первоисточникам знаний. Ольга Татаринова писала: «А Игорь Болычев, прекрасный русский поэт 80-х гг. двадцатого столетия, не исключено, останется последним безукоризненным мастером русской силлабо-тоники, в которой, собственно, и состоялась великая русская поэзия». Пришло
