Дневник. 1964-1972 - Александр Константинович Гладков
Не записал о рассказе И. Г. [Эренбурга] о Михоэлсе[114] и его проэкте отдать после войны Крым евреям, который И. Г. справедливо называет «безумным». И еще кое-что о Светлане Аллил[уевой].
13 апр. <…> Л. Я. показывала, пока мы были у нее, возмутительное по пошлости стихотворение Галича о смерти Пастернака. Морду бы бить за такие вещи.
15 апреля. <…> К Эмме приехала из Новочеркасска бабушка, милая старушка, которая куда лучше всех остальных родичей. Что-то отдаленно общее есть в ней от мамы и сердце мое сжалось…
Днем на Ленфильме. <…>
Настроение неважное: нет денег и скучаю по Загорянке.
16 апреля. Сегодня в «Правде» на 6-й полосе под шапкой «Актеры и роли» напечатан кадр из «Зеленой кареты» (Театральный разъезд) <…> [над записью вырезка из газеты с фотографией и подписью: «Съемки широкоформатного цветного фильма «Зеленая карета» (сценарий А. Гладкова, режиссер Я. Фрид) продолжаются на студии Ленфильм»; внизу кадр из фильма]
19 апр. <…> Просмотр фильма перенесли: не успели напечатать исправленный экземпляр. Будет 25-го или 27-го. Узнав это, я решил ехать в Москву. <…>
20 апреля <…> Могу работать за машинкой по многу часов и не устаю, но похожу недолго по городу и устаю смертельно. Что это?
21 апреля. Еду в дневном поезде № 13, который идет от Ленинграда до Москвы 5 ч. 45 м. Удобное кресло у окна. Читаю роман Агаты Кристи и ем пирожки с капустой. Через 3 дня в Лен-де премьера моего фильма об Асенковой — воплощение многолетнего замысла. Напротив меня девушка, просматривает «Сов. экран», где напечатаны фото из фильма. За окном русская весенняя природа, милые сердцу пейзажи. Березы графичны, зелени еще нет. Земля покрыта желтоватой прошлогодней травой. Кое-где лежит снег.
Все хорошо, но… в кармане всего 20 рублей и никаких реальных надежд на гонорары в ближайшее время.
И знакомое чувство неуверенности и какого-то нескончаемого мальчишества, у которого ничего нет кроме надежд и ожиданий.
22 апр. 1967. С утра еду в ВУАП, потом в Лавку писателей, затем к Н. Я. К ней приходят Адмони[115] и Нат. Ив-на Столярова. Пьем чай и в две руки с Адмони читаем ее [Н.Я.Мандельштам] рукопись об Ахматовой, где уже 155 страниц машинописи.
Много интересного и умного, но ей мало быть мемуаристкой и она снова философствует, умозаключает, рассуждает о времени, об истории, о смене литературных школ, о стихах и даже о любви. А. А. у нее очень живая, но как-то мелковатая, позерская и явно уступающая автору мемуаров в уме и тонкости. Совершенно новая трактовка истории брака с Гумилевым: она его никогда не любила. Верное замечание, что тема А. А. — не тема «любви», а тема «отречения». Есть и случайное и ненужные мелочи. Хотя Н. Я. сказала, что она согласна с моими замечаниями, но мне почему-то кажется, что она чуть обиделась.
Потом приходят Варя Шкл[овская] и Коля Панченко[116], какой то художник, приятель В. М. Глинки, и некая Оля Андреева, «европеянка», но отнюдь не прекрасная[117].
Вернувшись к Леве, застаю у него Пала Фехера[118] и еще какого то венгра. <…> Сборник на венгерском языке, вышедший в Будапеште, где моя статья о А. Платонове, он мне привез, но не захватил из гостиницы.
Пьем кубанскую водку. <…>
24 апреля. Первый раз ночевал в Загорянке в этом году. Лень было топить, в комнате около плюс 10. Надел свитер и спал в нем. <…>
Потом отправляюсь к Гариным. Обедаю у них. Тяпкина[119], Маша Валлентей с первым («сигнальным») экземпляром сборника «Встречи с Мейерхольдом»[120]. Том выглядит очень импозантно. Но Маша еще не верит в его выход. Сейчас должна быть последняя виза цензуры.
Говорим о Мейерхольде. Маша рассказывает о болезни и психич. странностях З. Н.[121] и как устал от них к концу старик.
<…> [о книге Светланы Аллилуевой] Сам факт выхода книги и религиозного обращения Светланы не может не иметь «политического» характера. Пожалуй, это страшнее для воспитательных догм, чем любые новые разоблачения Сталина. Именно это произведет громадное впечатление: большее чем открытие любых «тайн». То, что этот удар наносит дочь Сталина — необыкновенно впечатляюще.
27 апр. <…> Ночью слушал отчеты о пресс-конференции Св. Аллилуевой. Передавали и ее голос. <…>
Вот краткое содержание ее ответов [ее интервью, по радио, в Америке: обращение к религии, уехала и из-за запрещения правительства брака с иностранцем и также под влиянием процесса над Синявским и Даниэлем. АКГ ясно, что ее книга не выйдет на родине; коммунизм не совместим с рел-й, а она приняла православие; любимый писатель их амер. Хемингуэй][122]. <…>
Происходят очень серьезные процессы. Месяц назад я думал, что С. и Д. скоро тихо выпустят. Но возможно ли это сейчас? Думается, что тов. Павлову[123] прикажут мобилизовать ту часть блуждающей фронды, которая легальна, против Светланы (Евтушенко, Вознесенский, Солоухин), а другую часть фронды постараются напугать и смять. <…>
«Ответственность за преступления должен нести не только мой отец, но и другие, еще входящие в ЦК, а главным образом — партия, режим и идеология».
Еще она сказала, что хочет быть писателем, а «писателю нужна свобода выражать мысли». «Процесс С. и Д. произвел жуткое впечатление на нашу интеллигенцию». Он лишил С[ветлану] последних надежд на свободу быть писателем. <…>
Вечером с 9 до 10 часов «Г. А.» [радиостанция «Голос Америки»] передает полный текст прессконференции Светланы Аллилуевой. Хорошо слышно. Перед этим англичане передали передовую «Таймса» <…>.
Но есть интересные подробности <…>
Неумение учиться на ошибках — трагическая черта нашего руководства и это приводит его к новым ошибкам.
Повторяю: ничего нового Светлана не сказала. Все это уже общие места споров и разговоров в последние годы. Новость: публичность высказывания и резонанс. <…>
28 апреля 1967 г. Был в городе. ЦДЛ. Шаламов. Гарины.
В ЦДЛ <…>. Никто почти не скрывает одобрения[124] <…>
С Шаламовым говорили о литературе, с Гариными о моем новом кино-замысле <…>
Мы во многом сошлись с Шаламовым в оценке рукописи Н. Я.
