Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин
Поступавшие к Гитлеру донесения разведки предупреждали о грядущем польско-советском союзе — потайная лесть Радека и просчитанные утечки играли на руку Пилсудскому[1104]. Сталин, готовый предать Германию ради Польши и Польшу ради Германии, был переигран обеими[1105].
Пилсудский ясно дал понять собеседнику-немцу, что «Польша ни при каких обстоятельствах не станет реагировать на попытки Германии натравить ее на российскую Украину»[1106]. Однако в Москве росли подозрения, что выдержанная в спокойных тонах польско-немецкая декларация содержит секретные военные и территориальные статьи[1107]. Полковник Юзеф Бек, содействовавший Пилсудскому при проведении военного переворота в 1926 году, стал первым министром иностранных дел новой Польши, посетившим Советский Союз. Он не испытывал особой симпатии к союзной Польше Франции (будучи однажды выдворен из этой страны как персона нон-грата) и гордился тем, что оказался способен обуздать Германию, однако не желал производить впечатления, будто колеблется между двумя большими соседями Польши. Он был приглашен на завтрак к Ворошилову и трижды беседовал с Литвиновым (13, 14 и 15 февраля 1934 года), который отмечал, что его польский партнер «не видит в настоящее время опасности со стороны Германии или вообще опасности войны в Европе». Родившийся в Польше Литвинов со злорадством сообщал, что при напоминании о том, что Польша подписала с СССР трехлетний договор о ненападении, а с Германией — десятилетний, «Бек явно смутился (единственный раз за все время нашей беседы…)». Однако польский министр клялся, что это можно исправить, и в самом деле срок действия польско-советского пакта вскоре был продлен до десяти лет (а дипломатические миссии обеих стран получили статус посольств). Бек вернулся из Москвы с плевритом[1108].
Здравицы в честь вождя
Партийный съезд продолжался до 10 февраля. Сталин с запозданием признал сокращение поголовья скота (в его докладе содержалась таблица), приписанное им кулацкому саботажу, хотя он все же утверждал, что «1934 год должен и может стать годом перелома к подъему во всем животноводческом хозяйстве». Нехватка мяса ощущалась по всей стране[1109]. Орджоникидзе предложил не увеличивать, а сократить планы промышленного производства, и съезд принял резолюцию по оставшимся годам второй пятилетки, предусматривавшую рост производства потребительских товаров на 18,5 % при росте производства средств производства на 14,5 %. Многие ораторы упирали на необходимость развивать розничную торговлю и повышать уровень жизни[1110]. Однако Каганович подчеркивал, что сталинская революция сверху была «величайшим переворотом, какой только знала история человечества, переворотом, сломавшим старый экономический уклад и создавшим новый, колхозный строй»[1111]. Даже Евгений Преображенский, в прошлом страстный сторонник Троцкого, восторгался с трибуны: «Коллективизация — ведь в этом все дело! Был ли у меня прогноз коллективизации? Его не было»[1112].
Киров, которому выпала честь закрыть дискуссию по докладу Сталина, отметил все достижения, заверив делегатов, что «основные трудности уже остались позади», но напомнив им, что нельзя ослаблять усилий. Его речь неоднократно прерывалась овациями, особенно когда он предложил, чтобы каждое слово из политического доклада Сталина было одобрено как приказ к действию. «Товарищи, десять лет тому назад мы похоронили того, кто создал нашу партию, кто создал наше пролетарское государство, — сказал Киров в заключение. — Мы, товарищи, с гордостью перед памятью Ленина можем сказать: мы эту клятву выполняем, мы эту клятву и впредь будем выполнять, потому что клятву эту дал великий стратег освобождения трудящихся нашей страны и всего мира — товарищ Сталин. (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, горячая овация всего зала, все встают.)»[1113]
Сталин не пожелал выступать с традиционным ответом участникам дискуссии, сославшись на отсутствие каких-либо разногласий[1114]. Он объявил состав нового Центрального Комитета: 71 член и 68 кандидатов в члены. Дозволенное им число претендентов на членство в ЦК равнялось числу мест, хотя, согласно партийной традиции, делегаты могли вычеркнуть любого, кто их не устраивал. По итогам голосования 9 февраля 1934 года было учтено лишь 1059 из 1225 бюллетеней. (На предыдущем съезде свои бюллетени не подали 134 делегата с решающим голосом[1115].) Согласно официальному подсчету голосов, единогласно в ЦК были избраны лишь Калинин и Иван Кодацкий (председатель Ленинградского областного совета). Против Сталина было подано три голоса, хотя не исключено, что аппаратчики выкинули сколько-то бюллетеней, в которых он был вычеркнут. Против кандидатуры Кирова высказались четыре делегата. (На XVI съезде против Сталина, как и против Кирова, официально было подано девять голосов[1116].)
Сначала в Москве, а затем и за границей ходили слухи, что некоторые областные партийные боссы намеревались поставить вместо Сталина скромного Кирова[1117]. Лев Шаумян (г. р. 1904), редактор газеты (неофициально усыновленный Микояном), впоследствии утверждал: «У некоторых делегатов съезда… прежде всего у тех, кто хорошо помнил ленинское „Завещание“, назревала мысль о том, что пришло время переместить Сталина с поста генерального секретаря на другую работу»[1118]. Однако мнение о том, что Кирова многие считали достойной заменой Сталину или что он стоял во главе фракции «умеренных», противостоявшей Сталину, противоречит фактам[1119]. Киров выглядел провинциалом в сравнении со своим предшественником во второй столице — Зиновьевым, который входил в число ближайших соратников Ленина и возглавлял Коминтерн. В то же время Киров во многом походил на Зиновьева: он был общительным человеком и бонвиваном. И все же имелась разница. «На заседаниях он ни разу ни по какому вопросу не выступал, — говорил Хрущеву о Кирове Микоян. — Молчит, и все»[1120]. Более того, выборы генерального секретаря должны были происходить не на съезде, а на проводившемся после его окончания однодневном пленуме нового ЦК. Еще одно толкование этим слухам дал делегат от Ленинграда Михаил Росляков. Как он вспоминал, «обычно речь шла о том, что партия выросла, окрепла, что сейчас в Политбюро есть люди, способные заменить и Сталина, если в этом возникнет необходимость»[1121].
Выступивший на съезде с докладом аппаратчик Ежов сообщил, что 10 % членов партии вступило в нее в годы Гражданской войны или до
