Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов
Падение Геок-Тепе предрешило занятие всего Ахал-Текинского оазиса. 18 (30) января 1881 года русский отряд во главе с полковником А. Н. Куропаткиным вступил в Асхабад (Ашхабад) и Анау. В тот же день «почетные люди» прислали Скобелеву письмо: «Да будет известно всем сардарам и генералам белого царя, что текинские жители, не имея понятия о своей слабости, оказывали сопротивление против воли могущественного белого царя, за что подвергнуты наказанию»[192].
Экспедиция обошлась в 13 млн. рублей и была закончена в 9 месяцев вместо предполагаемых двух лет! И то, что кампания обошлась сравнительно дешево, что уложились в малые сроки, что относительно немного потеряли человеческих жизней обусловливалось полководческим талантом «белого генерала». Он организовал боевые действия с той дальновидностью и расчетом, которые в наибольшей степени соответствовали записи в его кожаной книжке, сделанной еще под Махрамом: «Избегать поэзии в войне».
Имущество Геок-Тепе, кроме оружия, муки и фуража, было отдано на четыре дня в общее пользование, другими словами, на разграбление. Это разрешение отзывается сейчас чем-то средневековым. Так казалось и некоторым сподвижникам Скобелева, например, доктору Гейфельдеру Михаил Дмитриевич оправдывался тем, что хорошо знает Азию – на Востоке это означает полную победу, без чего текинцы не считали бы себя побежденными.
Официальный Петербург ликовал. Скобелев был произведен в генералы от инфантерии, или полные генералы, и получил орден Георгия 2-й степени. В царском дворце прошел «Большой выход с благодарственным молебствием». Милютин отметил, что овладение Геок-Тепе, «несомненно поправит наше положение не только в Закаспийском крае, но и в целой Азии»[193]. Это было тем более важно, что на сей раз в роли неудачников оказались английские захватчики, потерпевшие ряд поражений в Афганистане и Южной Африке.
Скобелеву очень хотелось, чтобы выстрелы 12 января 1881 года были в крае последними. Он требовал умиротворения края к февралю. «Мы извлечем, – писал он, – несомненные выгоды, если сумеем сохранить в полности дорого купленное, ныне несомненное, боевое обаяние, затем, вводя наши порядки, не поставим всего дела на чиновничью ногу, как везде, в обширном отрицательном смысле этого слова». В дальнейших словах Скобелева выражены принципы, на которых, по его предположению, должна строиться русская колониальная политика. «Наступает новое время полной равноправности и имущественной обеспеченности для населения, раз признавшего наши законы. По духу нашей среднеазиатской политики париев нет: это наша сила перед Англией. К сожалению, буйный нрав отдельных личностей не всегда на практике сходится с великими началами, корень которых следует искать в государственных основах великого княжества Московского. Ими только выросла на востоке допетровская Русь; в них теперь и наша сила. Чем скорее будет положен в тылу предел военному деспотизму и военному террору, тем выгоднее для русских интересов»[194].
Все имущество, оставшееся от конфискации, Скобелев объявил собственностью населения, распределением которого и спорам о нем будут ведать туземные суды – «мы в это теперь не входим». Все фуражировки в местностях, объявивших о своей покорности, отменяются. «Обратите строгое внимание, – писал Скобелев полковнику А. Ф. Арцишевскому, – на то, чтобы джигиты и другие служащие туземцы не брали с народа взяток и самовольных поборов. Предупреждаю, что виновные в этом будут казнены мною моей властью… Не допускайте войска до насилия; делайте все возможное для облегчения участи населения; конечно, желательно отобрать оружие, но настаивать и насиловать отнюдь не нужно… Не затрагивайте вопроса об освобождении от военной службы, текинцы такие молодцы, что несколько сотен такой кавалерии сводить под Вену не плохое дело… Особенно нужно позаботиться о выборе «надежных и честных офицеров для занятий должностей по народному управлению. С возвращающимся населением обращайтесь честно, где выгодно, даже великодушно, в особенности опасайтесь стать на почву чиновничьих придирок и бюрократических проволочек; Азия этого не выносит»[195].
После взятия Геок-Тепе Скобелев почувствовал большую усталость и тот упадок настроения, который бывает после завершения большого и трудного дела. Не миновали его и болезни, приобретенные в условиях походной жизни в непривычном климате.
Генерал иногда лежал больным по нескольку дней. «Здоровье мое, к сожалению, для меня, несомненно, подорвано, – писал М. Д. Скобелев 7 (19) февраля 1881 года графу А. В. Адлербергу, – трудами и заботами этой трудной экспедиции. Ты знаешь, я привык делать, что мне приказывают, и буду тянуться через силу, но насколько хватит этих сил, я не знаю. Не думаю, чтобы я был бы в состоянии выдержать еще одно лето в этом убийственном климате. Хивинский поход 73 года был зародышем всех тех недугов, от которое теперь страдаю, как только 7 лет спустя я попал в ту же страну и в обстановку схожую, совершенно схожее болезненное состояние возобновилось с значительно большей силой. Оно понятно, я стал старше на 7 лет, да и труды двух кампаний, Кокандской и Турецкой, тоже прошли недаром. В первый раз в жизни произношу слово «отдых», знаю, что это грустный признак, ибо это начало конца, но делать нечего»[196].
В селения были назначены коменданты. В составленной для них инструкции говорилось, что «коменданты есть ближайшие попечители населения». Майор Сполат-бог получил место «заведующего населением» в Геок-Тепе. Ему поручалось водворение туркмен на прежние места жительства, назначение аксакалов (старшин) в селениях, выдача разрешений на жительство.
Скобелев не забыл щедро наградить всех участников боевых действий. Своих ближайших соратников он отметил особо. Так, в записке А. Н. Куропаткину Михаил Дмитриевич писал: «Счастлив несказанно, переправляя Вам и подполковнику Гайдарову знаки отличия ордена св. Георгия 3-й степени. Вам посылаю крест, который носил от второго Андижана во всех делах и сражениях до штурма 12 января включительно. Да послужит этот крест выражением в лучшем смысле этого слова той сердечной боевой связи, которая создалась между Вами и мною. Гайдарову передайте мою радость и глубокое уважение к его столь доблестной службе с начала экспедиции. Ваш искренно ценящий боевой товарищ и друг»[197].
В конце марта М. Д. Скобелев сдал дела новому командующему генералу П. Ф. Рербергу и вскоре покинул Туркмению»[198].
Уже вскоре после взятия Геок-Тепе «белый генерал», видимо, начал понимать всю трагичность военных действий в Туркмении. Он писал Куропаткину: «Утешение, что память об ужасном годе залог мирного процветания на очень долго – лучший холодильник для религиозного фанатизма и поэтизирований войны»[199]. Впрочем, на практике Скобелев был гораздо более умеренным, чем в частных письмах. В них он как бы похвалялся своими мыслями о войнах и средствах военного покорения. На практике же вынужден был призвать военное командование в первую очередь позаботиться «об умиротворении занятого края».
Общие итоги экспедиции были освещены
