Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм
Он угрюм и чувствует недомогание. «Месяцами боли в сердце». Невралгия лица, мигрень, почечные колики. Беспокойно в груди, донимают воспоминания. «Хочется... любви. Был ею обделен. Может быть, с тех пор, как маленьким, двух- и трехлетним просился к матери на руки и находил их занятыми больным, старшим братом». Летом у него новый, короткий роман. На сей раз с танцовщицей Верой Зориной, женой известного хореографа Джорджа Баланчина. «Недолгая любовь в июне». Повстречает он однажды и Полетт Годдар и пошлет на сей раз поутру букет цветов.
Рефлексируя и пытаясь отвлечься, он тем не менее осторожно, с опаской начинает проявлять интерес к политике. В мае 1942-го Лизл Франк, жена писателя Бруно Франка, приходит с призывом «Европейского кинофонда» помочь эмигрантам, оказавшимся в США без средств к существованию. Воззвание адресовано видным представителям американской художественной интеллигенции. Ремарк подписывает его вместе с Лионом Фейхтвангером, Бруно Франком, Максом Хоркхаймером, Томасом Манном и Францем Верфелем. В сентябре того же года Чарлз Марч, один из друзей вице-президента Генри Уоллеса, приглашает его отобедать с ним. «Говорили о том, что мог бы я делать в Вашингтоне. Марч объяснил, каким они представляют себе новый порядок (в послевоенной Европе. — В. Ш.)...»
В декабре 1942-го Ремарк едет в американскую столицу, чтобы встретиться с вице-президентом Генри Уоллесом, который только что принял на себя в кабинете Рузвельта ответственность за перевод экономики страны на военные рельсы. Правительственные учреждения стремятся привлечь знаменитых деятелей немецкой культуры к пропагандистской кампании против Третьего рейха. С октября 1940-го по ноябрь 1945 года к немецким слушателям будет регулярно обращаться по радио Томас Манн, его речи вскоре приобретут широкую известность. Для выступлений перед американскими солдатами в Европу поедет Марлен Дитрих. Ремарк сдержанно реагирует на уговоры Уоллеса. Он не намерен поступаться своей независимостью. Правда, спустя два года он напишет для руководителей и сотрудников американской внешней разведки «Office of Strategic Services» (OSS) памятку под названием «Практическая воспитательная работа в Германии после войны».
Трудно сбросить нервное напряжение, когда действует комендантский час и рядом нет Пумы. Он откладывает в сторону рукопись о Равике, решает писать о чем-то совсем ином — и не делает этого.
Передав свою коллекцию произведений искусства Художественному музею округа Лос-Анджелес, Ремарк покидает в конце октября 1942 года Беверли-Хиллз и возвращается в Нью-Йорк. Его пристанищем вновь становится отель «Шерри Нидерленд». На восточном побережье ограничения в отношении мигрантов почти не ощущаются. Здесь можно дать переживаниям отстояться и, пожалуй, обрести покой.
Первый звонок — Наташе, «лучику света среди кукол и обезьян», и лишь потом он вешает на стену картину любимого Ван Гога. Написаны четыре главы «Триумфальной арки», но кризис не преодолен: «Пролистал “Трех товарищей”. Есть места откровенно слабые. Я еще не писатель».
Тяжкое для него наступает время. Место Дитрих в его жизни на долгие годы займет Наташа. Поначалу в дневнике самые трогательные слова, письма к ней полны нежности и тепла. «Наташа, Твой голос был слышен по телефону так ясно, будто Ты находилась в соседней комнате — еще тут, еще со мной, еще в моей голове. Я слегка прикрываю уши, дабы продлить его звучание там, в моих мечтах, и вижу Твои серые, дивные, вопрошающие кошачьи глаза. И я беру свое сердце, и бросаю его в ночь, и подхожу к окну, и гляжу вниз на запретный город, и ощущаю на лице дыхание ветра, и вдруг снова и снова думаю о том, как это чудесно — жить и — быть в Твоих мыслях и Твоем сердце».
Они часто ссорятся и часто мирятся. Ремарк пьет не зная меры, чаще обычного заканчивает ночь в каком-нибудь злачном заведении. В августе 1943-го у него опять короткий и бурный роман — с Сандрой Рамбо. «Каждый день Наташа. Каждый день Сандра... Одному богу известно, чем это кончится!» Ноет печень, сильные головные боли, дает сбои сердце, он чувствует себя прескверно, но образ жизни не меняет. По утрам мучительно вспоминает, что говорил и делал во хмелю накануне вечером. «Опомнись, брат. Пей лишь с друзьями. А не на людях».
Нью-Йорк — место свиданий эмигрантов из Европы. На званых ужинах и театральных премьерах Ремарку встречаются Альма и Франц Верфель, Сальвадор Дали, Артур Рубинштейн, Эрнст Блох, Макс Рейнхардт, Карл Цукмайер, Эмиль Людвиг. Из Голливуда нередко приезжает Грета Гарбо, здесь живет теперь Ютта Цамбона, и он регулярно выводит ее куда-нибудь поужинать, посещает с ней выставки, выслушивает ее жалобы на одиночество и упреки в недостаточном внимании к ней. Ближе других ему в эти годы писатели Фридрих Торберг и Карл Цукмайер, торговец произведениями искусства и меценат Сэм Силс. Как и он, эти люди любят выпить, вкусно поесть и провести время на вечеринке. Он ценит в них чувство юмора и широту души, хотя подчас они могут его и нервировать.
Он мало работает и терзается сомнениями. «Какой же я все-таки ветреный человек. Сколько во мне актерства. Есть надежда, все же быть писателем — или стать им». — «Завяз, как в трясине, после девятой главы. Слишком много курю. Но есть сильное желание работать». — «Вчера вечером работал. Ясно вижу, что писать не могу. Однако спокоен».
О своем творческом застое он никому не рассказывает, держит себя непринужденно, невозмутим и даже ироничен. «Чтоб Ты, Альма, не померла со страха: черновой вариант моей книги готов. Около 650 страниц; — примерно 600 из них лишние». В октябре 1943-го складывается план нового романа («Название: The (last) summer of Lilian Dunquerke»[66]), который будет реализован полтора десятилетия спустя под заголовком «Небеса не знают любимчиков».
Ремарк не разделяет оптимизма тех своих знакомых, которые считают, что поражение Германии не за горами, и старается не принимать близко к сердцу то, что узнает из сводок о ходе боевых действий. Новые ограничения по отношению к эмигрантам воспринимаются им как издевательства, сообщения о них повергают его в депрессию: «Enemy-aliens[67], — Safes-deposit-boxes[68] вот-вот закроют для проверки их содержимого. После десяти лет пребывания здесь все же не хочется, чтобы на тебя по-прежнему смотрели как на гражданина второго сорта». Он давно уже ничего не публиковал, экономить не привык и потому вынужден продать несколько картин. «Вечером немного подумал о деньгах. Пора что-то делать. Мне никогда не заработать столько, сколько я трачу, — особенно если учесть расходы на Петера. Налоги слишком высоки, да и вообще. Думал, что война закончится раньше. А она, похоже, продлится, как минимум, до конца 1944-го, а на Тихом океане, может, и дольше».
В сентябре 1943-го он на несколько недель уезжает в Лос-Анджелес, встречается там с Верфелем и Пумой. «Выглядела еще хуже, сущей развалиной. Старой. Разочарованной. Там больше делать нечего... Прочь. Нет больше этой красивой легенды — Марлен Дитрих. Старая. Потерянная. Ужасное слово». О своей любви последних лет он судит без всяких иллюзий. Тем не менее еще помнит о романе, видеть который посвященным себе так хотелось Дитрих. В Лонг-Бич он наведывается в госпиталь Девы Марии и присутствует там на двух операциях. Наглядный урок для писателя, ведь главный герой романа, живущий в Париже эмигрант Равик, работает хирургом, правда, нелегально.
В середине октября Ремарк возвращается в Нью-Йорк и поселяется в отеле «Амбассадор». Запись в дневнике, сделанная 23 октября, гласит: «После обеда вырвался наконец на выставку картин из моего собрания. Много посетителей, к моему удивлению. Есть даже хорошие отзывы». Картины Сезанна, Дега, Ренуара, Гогена, Ван Гога и Домье будут украшать залы галереи Кнёдлера на протяжении целого месяца.
Ремарк, конечно, и не подозревает, что в эти дни в Берлине в «Народном суде»[69] начинается процесс по делу его младшей сестры Эльфриды Шольц, который закончится смертным приговором. 16 декабря ее гильотинируют в Плётцензее. «Вашего брата мы, к сожалению, упустили, вам же от нас не уйти! — так, по воспоминаниям одной очевидицы, прокомментировал ситуацию председатель трибунала Роберт Фрайслер.
