Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм
Заканчивая свои рассуждения, Ремарк, в частности, заявляет, что не намерен затрагивать вопрос о том, «какие условия мира должны быть продиктованы Германии — жесткие или достаточно мягкие, и следует ли считать перевоспитание немцев делом безнадежным или, наоборот, небезнадежным».
Памятка получилась умной, реалистичной, благожелательной. И ни в чем не уступающей некоторым концепциям, которые, как, например, план Моргентау, еще обсуждаются в 1944 году. Многое из того, что предлагает Ремарк, действительно будет присутствовать в оккупационной политике, которую американская администрация станет проводить в первые послевоенные годы. Денацификация и перевоспитание — вот то, что прежде всего пытаются осуществить англичане и американцы в демократическом, а Советы в марксистском смысле. Французами движет какое-то время мысль об отмщении в материальном плане, но затем и они сворачивают на этот курс. В 1950-е годы Ремарку самому придется с горечью убедиться в том, что поколение, которое разрушило Веймарскую республику и активно поддержало Гитлера, не желает извлекать уроков из истории. Преступления быстро забываются, а жалость к самим себе, ссылки на бомбардировку немецких городов, требования вернуть восточные земли оказываются гораздо сильнее, чем осознание того зла, что творилось во имя «великой» Германии.
За событиями в Соединенных Штатах Ремарк наблюдает со скепсисом. Президентская гонка, победителем из которой выйдет Франклин Д. Рузвельт, навевает на него пессимистическое настроение. «Ничего не меняется. Класс, обреченный на гибель, — буржуазный, консервативный, реакционный, не видит огненных знаков. Сотни статей о Post-war-Germany[73]. Ни одной о Post-war-Америке. Война лишь прервала борьбу между трудом и капиталом — Она идет с 1918 года». Высказывания антикапиталистического характера редки в его дневнике. Но подобное можно прочесть и в записях Томаса Манна. Немецкие эмигранты яснее своих американских коллег видят, какие конфликты начинают вызревать еще перед концом войны. «В смятение все придет после войны», — полагает Ремарк в сентябре 1944-го.
Из Европы он впервые получает известия о своих друзьях и знакомых, война отрезала его от них в 1939-м. Сообщения эти скудны, тем не менее он узнает, что Вальтер Файльхенфельдт пережил адское время в Асконе. Весточек о судьбе родной семьи к сыну пока не приходит. Ремарк ждет конца войны. Перед мысленным взором все чаще возникает Порто-Ронко, с домом на берегу озера, с ковром цветов в саду. Но он не хочет думать о том, как сложится его жизнь дальше, остается фаталистом. «Чего-то жду. Чего-то ищу. Пятнышки и мгновения красоты в раскатистом гуле времени. Ветерок ностальгии. Видеть и не обладать. Смотреть на все со стороны. Скрип песка, который медленно, уже много лет, стирает твои сухожилия. Что остается? Половодье газет...»
Отношения с Наташей Палей в первые месяцы года ровные, Ремарк по-прежнему очарован ею, слова о ней в дневнике ласковые, нежные. Однако в начале осени возникает некоторая напряженность, разыгрываются сцены а-ля Пума. Он ревнует, Наташа упрекает его в лености и злоупотреблении алкоголем. В который раз перед ним дилемма: пойти навстречу требованию женщины и связать себя более тесными узами или не делать этого? Он глубоко потрясен, когда в один из декабрьских дней узнает о самоубийстве Лупе Велес. Ведь они очень любили друг друга... «...якобы из-за несчастной любви и потому, что носила в чреве ребенка от какого-то франц. актера. 34 года... Что еще сказать? Она была так полна жизни».
1945 год начинается для Ремарка с работы над новым романом. «Вчера сел писать русскую книгу. Неожиданно удачное начало, как мне кажется». Написаны первые строки романа «Время жить и время умирать». Звонит его переводчик Денвер Линдли, сообщает, что готов подсократить рукопись «Триумфальной арки» для публикации в «Кольерс мэгэзин». «12-го, в полдень, завтракал с сотрудником Кольерс. Потребовал за публикацию в продолжениях 50 000 долларов. Он позвонил в субботу, сказал, что все в порядке».
В 1945 году он теряет двух очень близких ему друзей. Умерли Бруно Франк и Франц Верфель, и тот и другой — от тяжелых болезней сердца. Их смерть заставляет Ремарка подумать о собственных недугах, он чувствует возраст. Бен Хюбш готовит к изданию посмертный роман Верфеля «Звезда нерожденных», и Ремарк пишет десяток строк на обложку: «Это завещание большого поэта и друга человечества, зеркальным лучом уходящее к далекому небу утопии, чтобы сделать его еще более неподвластным времени, еще более ясным и сильным. Это потрясающее обилие мыслей, фантазий, поэзии, сатиры и философии, — книга большая и значительная...» Он редко изъявляет готовность публично и с похвалой высказываться о произведениях собратьев по перу. Верфель принадлежит к тем немногим из круга немецких писателей, к которым Ремарк питает сердечную привязанность.
Германия капитулирует 7 мая, за четыре недели до этого умер Рузвельт. С окончанием войны Ремарк тоже оказывается в новой ситуации. Для его произведений вновь открыт европейский книжный рынок, и он может предложить издательствам новый роман. «Договоры — Румыния, Швеция, Испания, Португалия, — Дания, Канада во французском переводе — на несколько стран больше, чем перед войной». В июле специально для военнопленных на языке оригинала выходит «На Западном фронте без перемен» (Фишер попытался словчить). 13 сентября «Кольерс мэгэзин» начинает печатать отрывки из «Триумфальной арки».
«Триумфальная арка»
История, которую Ремарк рассказывает в своем новом, написанном с огромным трудом романе, имеет четкие временные границы. Она начинается ночью, 11 ноября 1938 года, в двадцатую годовщину соглашения о перемирии, заключенного в Компьенском лесу, и заканчивается в сентябре 1939-го, когда Германия вновь развязывает мировую войну.
Хирург по имени Равик — его настоящее имя, Людвиг Фрезенбург, станет нам известно в самом конце романа — вырвался из застенков гестапо, бежал из нацистского концлагеря и, лишенный родины и элементарных прав, живет среди таких же, как он, аутсайдеров французской столицы, зато под зримой и незримой сенью Триумфальной арки, образ которой величаво-мрачным лейтмотивом проходит через все повествование. Немецкие и русские эмигранты, беглые и битые испанские монархисты, проститутки и сутенеры, «ангелы», помогающие падшим девушкам поскорее вернуться на панель, подлые и «благородные» шпики, хищные, скупые или, напротив, щедрые на помощь французы населяют страницы этого романа. Ремарк ведет читателя в отель «Энтернасьональ», где обитают эмигранты, в клинику доктора Вебера, в публичный дом «Озирис», в ночной клуб «Шехерезада», в бистро и, конечно же, по улицам Парижа. Его герои пьют рюмка за рюмкой кальвадос и водку, философствуют за партией в шахматы, страдают от бесприютности и одиночества. «Мы живем в умирающее время...»[74] Равик оперирует нелегально, не имея ни паспорта, ни вида на жительство. Он смотрит в будущее, не питая никаких надежд. Ремарковский герой, циничный, без иллюзий, но все же цепляющийся за законы гуманности. «Жить — значит жить для других, — говорит друг Равика, русский эмигрант, швейцар Морозов. — Все мы питаемся друг от друга. Пусть хоть иногда теплится огонек доброты... Не надо отказываться от нее. Доброта придает человеку силы, если ему трудно живется». Чемоданы Равика всегда упакованы, он живет под постоянной угрозой высылки, человек в его положении не может чувствовать себя в безопасности. «Клочок бумаги! Все сводится к одному: есть ли у тебя этот клочок бумаги. Покажи его — и эта тварь (имеется в виду полицейский Фернан, требующий от арестованного Равика предъявить паспорт. — В. Ш.) тут же рассыплется в извинениях и с почетом проводит тебя, будь ты хоть трижды убийцей и бандитом, вырезавшим целую семью и ограбившим банк. В наши дни даже самого Христа, окажись он без паспорта, упрятали бы в тюрьму. Впрочем, он все равно не дожил бы до своих тридцати трех лет — его убили бы намного раньше».
