О себе любимом - Питер Устинов
Приехал к сестрам с визитом и в ожидании их появления сел в гостиной за рояль и стал играть «Лунную сонату». Появилась одна из сестер и подошла к роялю послушать. Не прекращая игры, Платон признался ей в любви и сделал предложение. Девушка медленно, печально покачала головой и сказала, что брак между ними невозможен, поскольку Платон православный, а она протестантка. Платон страшно побледнел, руки его соскользнули с клавиш, и он упал на пол в глубоком обмороке.
— Я знаю, что это правда,— говорил Клоп,— так как отец неспособен был ни придумать, ни соврать. Но понять это я все-таки не могу...
В вопросе о любви Клоп не разделял взглядов отца, говорившего, что «любить, значить страдать». Он держался как раз противоположной точки зрения.
Платон был блестящим учеником, лучшим в знаменитом Кавалерийском училище Санкт-Петербурга. Преподаватели прочили ему блестящую военную карьеру. Он окончил училище с похвальной грамотой семнадцати лет в 1857 году и стал офицером гвардейского уланского полка. Отец подарил ему за успехи великолепного чистокровного жеребца. Так Платон завершил первый этап своей будущей карьеры — молодой, полный надежд и амбициозных планов.
На первых же ночных маневрах под Петербургом жеребец упал и подмял под себя Платона, при этом Платон серьезно повредил спину. Карьере пришел конец. Он был парализован, не один месяц пролежал на спине и лишь через несколько лет смог вернуться к более или менее нормальной жизни.
За этот долгий, казалось, нескончаемый период бездействия да и во время затянувшегося выздоровления Платон много читал и многое продумал.
Я уверена, что немалую роль тут сыграла история с девицами Норбек, которая произошла незадолго до несчастного случая — приблизительно за месяц или за два.
Платон прочел все, что удалось найти о протестантстве. В этом ему очень помог управляющий имением, немец и протестант; он доставал Платону книги, давал пояснения и советы. Они общались — настолько, насколько мог с кем-либо сблизиться Платон, человек крайне замкнутый. Они подолгу беседовали и дискутировали, и под конец Платон пришел ^выводу, что протестантство — единственная настоящая религия. Помпезность и лицедейство обрядов православной церкви всегда смущали его, и он исподволь критиковал ее за это.
Будучи фаталистом, Платон, очевидно, усмотрел в своем падении и последующей болезни руку Господа и решил, что Господь подверг его испытанию, чтобы он нашел верный путь. Никогда прежде у него не было времени задуматься над проблемами религии, которые, как он теперь обнаружил, были для него крайне важны. И вот он решил стать протестантом, ни на секунду не подумав о последствиях такого шага.
А ведь православие было государственной религией, и никому, родившемуся православным, не разрешалось менять веру. Человек, пошедший на это, мог быть серьезно наказан — у него могли отнять земли, а самого сослать в Сибирь,
Какое-то время, пока никто ничего не знал, все шло хорошо. А затем Платону пришлось поехать на собрание местного дворянства в Саратов, где обычно происходили выборы администрации и обсуждались разные проблемы. До начала собрания все присутствующие должны были принести присягу царю, отечеству и православной церкви.
Когда подошла очередь Платона, он заявил собранию, что готов присягнуть царю и отечеству, но не православной церкви, так как стал протестантом. Собрание встретило это заявление возмущенным гулом. Скандал разрастался^ бедняге Платону грозила страшная кара. И избежать ее, казалось, было нельзя.
По счастью, дядя Платона Михаил Михайлович Устинов, русский посол в Турции и друг царя Александра II, находился в это время в России — судя по всему, был в отпуске. Он сумел за карточной игрой уговорить царя подписать бумагу, разрешавшую Платону продать свои имения и выехать за границу.
В 1937 году Клоп купил у антиквара в Ницце прелестный рисунок — женскую головку работы Латур-де-Сен-Кентэна. Хозяин магазина, увидев его подпись на чеке, удивленно приподнял брови и сказал:
— О-о! А вы знаете, у нас тут рядом, за углом живет пожилая дама под такой же фамилией!
Клоп слышал, что в Ницце, живут его родственники, и из любопытства взял адрес и отправился к даме.
Это оказалась очень пожилая, благородного вида дама, худенькая и совсем слепая. Услышав фамилию Клопа, она провела старческими тонкими пальцами по его лицу и голове и взволнованно, дрожащим голосом произнесла:
— Ah, oui, c’est le front Oustinoff! (О да, это действительно устиновский лоб!)
Она была вдовой Григория, брата Платона и дяди Клопа.
Завязалась беседа. Клоп о многом ее расспрашивал.
—Я отлично помню вашего батюшку,—сказала она, — хотя не видела его с тех пор, как он уехал из России, а это было лет семьдесят пять или семьдесят шесть тому назад. В ту пору он был еще совсем молоденький. Я присутствовала при его отъезде и никогда этого не забуду. Я непременно должна вам о нем рассказать, чтобы вы знали, какой это был удивительный человек. Все это стоит у меня перед глазами, будто происходит сейчас...
К его отъезду все было готово. Запряженная лошадьми карета ждала у дома. Вся прислуга и мы, несколько членов семьи, собрались в прихожей. Платон был уже в пальто.
Он продал свои владения соседу, некоему Аплечееву, и положил деньги в карман.
Мы только собрались прощаться, как дверь распахнулась и в прихожую влетел господин Аплечеев. Он был красный, от волнения задыхался и размахивал сложенной бумагой.
— Платон Григорьевич! — воскликнул он.— Платон Григорьевич! До чего же я рад, что застал вас! Друг мой, вы знаете, мы забыли про лес! — И он развернул бумагу. Это оказалась карта поместья. Он обвел пальцем участок, где расположен лес.— Вот видите! Я обязан вам еще сто тысяч рублей! Вот они, денежки!
И он сунул руку в карман. Но Платон остановил его.
— Стойте! — сказал он.— Все в порядке: вы честный человек, господин Аплечеев, оставьте деньги себе!
Мы стояли, оцепенев, потрясенные этим благородным жестом, а Платон сел в карету и уехал.
Клоп обожал эту историю и часто ее рассказывал.
Платон Григорьевич отправился в Германию и ненадолго остановился в Вюртемберге. В то время правительницей Вюртемберга была русская княгиня Ольга. Она проявила доброту и с сочувствием отнеслась
