Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019 - Коллектив авторов

Д. М.: Нет, никаких характерных особенностей. Стихи пишу везде, при любых обстоятельствах, кроме экстремальных. Да, читаю иногда про себя. Но именно под настроение. Некоторые помню наизусть. Но меньшую часть из написанного.

О. А.: Что такое для вас ваша поэзия? Это потребность выразить впечатление от реальности? Желание открыть миру нечто о себе? Дар, который вы получили и который не зарываете в землю, а стараетесь реализовать?

А. К.: Поэзия – это для меня практически единственный способ дышать и жить. И говорить. Потому что дышать я могу и музыкой, и живописью. Но говорить этими жанрами не могу. Поэзия – это самоанализ, это дневник, это способ познания мира и окружающих, это диалог с любимыми людьми, это вопль отчаяния, это благодарение Богу, это молитва, это признание в любви, это откровение, это покаяние, это донос на самого себя, это приговор самому себе, это спасение души, это возмездие, это настоящая реальность, это параллельная реальность, это сосуд, оставленный в тебе кем-то (а ты только открываешь пробочку), это счастье, это мука, это смерть и это бессмертие.

И. С.-Б.: Потребность быть свободным, вот что это такое.

Рождается новая психея эпохи, и поэзии вновь приходится утверждать свою автономию. На этот раз – от системы нигилизма. Нигилизм сокращает свободу, а поэзия, искусство – способ быть свободным.

Г. В.: Работа, от которой получаешь наибольшее удовольствие. Ведь, по-большому счету, ничего больше поэт не умеет. Правда, говорят злые языки, что когда Егор Исаев стал в Переделкино разводить домашнюю птицу, кое-кто это одобрил: мол, всё лучше, чем бумагу ему изводить. Нашел себя… Так радуется портной, когда видит на прохожем свой костюм и отмечает, что пошит он хорошо. Или автослесарь, увидев на дороге отремонтированную им машину. Ну, и так далее… Разница только в том, что у поэта другая работа и он имеет дело с другой тканью и другими механизмами… Ну и, конечно, через творчество поэт изменяет себя к лучшему. Без «Новой жизни» не было бы Данте и не было бы нового литературного языка. Через поэта читатели находят себя, реальность в новом свете. Поэзия – танец свободы, преодоление косности, «золотой песок бестолковой жизни», как выразился Александр Сопровский.

Д. М.: Я пытаюсь спасти душу своего народа и родной мне русский язык. Про себя я стараюсь писать поменьше. Мир слишком велик и прекрасен, чтобы ставить себя в его центр. Есть вещи и поинтереснее.

Герман Власов

Стихотворения

Власов Герман Евгеньевич – поэт, переводчик. Родился в Москве в 1966 г. Закончил МГУ им. Ломоносова (филологический факультет, отделение РКИ). Лауреат (поэзия (2009), фото (2015)) и дипломант Волошинского конкурса (перевод, (2011)). Первое место на фестивале «Синани-фест», Ялта (2010). Диплом Специальной студенческой премии РГГУ за лучшую поэтическую книгу (2016). Автор поэтических книг «Просто лирика» (2006), «Музыка по проводам» (2009), «Определение снега» (2011), «Девочка с обручем» (2016), «Мужчина с зеркалом овальным» (2018) и др. Публиковался в периодике в журналах «Знамя», «Новый мир», «Волга», «Крещатик», «Интерпоэзия», «Новый берег» и др. Переводил стихи и прозу. Один из редакторов журнала «Плавучий мост» в период с 2014 по 2017 гг.

Живет и работает в Москве.

«Некрасивой, неловкой казалась…»

«I’ll be seeing You…»

Некрасивой, неловкой казалась.

Вызывала и жалость и страх,

но, раскачиваясь, продолжалась.

Голубиный крылатый размах,

пролетающий самую гущу —

перестройку, вторую войну.

Но куда – не ответит зовущий.

Растолкуй мне тогда – почему?

Потому что невидимый кто-то

снарядил через полюс в полет,

оттого, что знакомою нотой

продолжает гудеть самолет.

И – окружий и стрелок свидетель —

продолжает писать и писать

черный ящик, и – августа ветер

перелистывает тетрадь;

осыпаются листья в глубины

переулков, проспектов, пока —

самолетна ли, голубина

абиссинская почта стиха.

Маленькая ода венецианскому

секретеру

Вот я присел за тебя. Стило

в правую руку вложил. Свело

влагой чувствительною глаза.

Что я хотел сказать?

Что череда притупляет зим,

что, будто гребень для волн, дельфин —

ферро – гондоле локтем и лбом

служит. Лишним ребром

выйдя, лагуну связав и дом.

Маленький купол – осенний холм

в патине приезжавших встречал.

Что причал причащал

умброй и охрой, погожим днем,

бакеном, белой чайкой на нём.

Сам ты, одушевляя уют,

списанный из кают,

дабы не сгинуть в зеленый ил

слово сказанное хранил,

четвероногий жилец. Итог

перед отправкой в док:

что, почернев от чернил, душа

помнит кончик карандаша

лаковою своей спиной

дышит, блестит волной.

«На Рождество был теплым даже снег…»

На Рождество был теплым даже снег

и дело не в напитке подогретом, —

печного дыма ситцевый побег,

от Леты уходящий прямо к лету,

по вертикали в кобальте слоясь,

до тех земель, где говорящи птицы,

ветвями прорастал в живую связь,

где связи нет и растворились лица

в одно лицо. Теплом согрет овин,

топилась печь и к небу пуповиной

от края красных и болотных глин

до области, где наделяют глину

сознаньем, Рождества пророс цветок,

и теплый снег и дым сулят удачу.

И если ветер дует на восток —

ребенок за стеной почти не плачет.

«От надоевшего отпрянуть…»

От надоевшего отпрянуть,

восстать, свой шум переведя

в немолчное стучанье прялок,

в опрелости после дождя

и запах кислый сухостоя,

полыни, пижмы. В огоньки

двух чарок. В самое простое,

в костер на берегу реки.

Но, только развязавши узел

(обрезавшись пусть о шнурок),

учительницу звать на ужин;

но, только зазубрив урок, —

искать, спугнуть и удивляться,

и