Шопенгауэр. Для тех, кто хочет все успеть - Эдуард Львович Сирота
А пока Шопенгауэр продолжал открывать для себя Платона, Канта и других своих коллег-предшественников и уже критически осмысливать их.
Берлинский университет
Привлекали его и современники. Одним из них был Иоганн Готлиб Фихте, читавший лекции по философии
в Берлинском университете. И Артур в середине 1811 года решает перевестись туда. Причины такого решения не всем исследователям представляются однозначными. Наряду с традиционным взглядом – в Берлине сильнее собственно философская наука в лице в первую очередь Фихте и не только – существует и иное, скорее дополняющее мнение. Предполагается, что повторилось нечто подобное готской истории: Шопенгауэр явил неуважение или насмешливость по отношению к кому-то из руководства или профессуры Геттингена или что-то в этом роде, что и заставило его перевестись, а Фихте определил лишь выбор Берлина. Достоверных свидетельств этой версии нет, но невероятной она тоже не представляется.
БЕРЛИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
Первый университет Берлина, основан в 1809 году фон Гумбольдтом, с 1828 года– Университет Фридриха Вильгельма
Лекции великого Фихте многое дали Шопенгауэру, но не сделали его слепым почитателем учителя. Критичность восприятия нарастала. Вообще в такой сфере, как философия, когда нет однозначных ответов на многие вопросы и обучение сводится к изложению своих текущих соображений, трудно, видимо, найти двоих человек с совпадающими до мелочей точками зрения. Философская мысль тогда нередко обращалась к вопросам познания, к изучению изучения и прочим аспектам гносеологии. Не чужд этого был и сам Шопенгауэр, но фихтевский тезис об опытном самовосприятии человеком окружающей очевидности как об исключительном источнике познания показался ему сомнительным, ограничивающим участие воли в этом процессе. В дальнейшем Шопенгауэр нелестно отзывался о запутанной и неструктурированной манере изложения Фихте. Известна резкая запись из дневника Шопенгауэра на этот счет об одной из лекций: «В этой лекции он говорил такие вещи, что у меня возникло желание приставить к его груди пистолет и сказать: умри без пощады! Но ради твоей заблудшей души скажи, думаешь ли ты обо всей этой галиматье что-то внятное или просто держишь нас за дураков?»
«Вы жалуетесь на бег времени? Оно не текло бы так неудержимо, если бы хоть что-нибудь из находящегося в нем было достойно остановки»
Диссертация в Йене
Весной 1813 года учеба в Берлинском университете волею обстоятельств закончилась. Подробнее об этом речь пойдет в соответствующей главе, а пока Шопенгауэр бежит от войны в Рудольштадт близ Веймара, где пишет диссертацию под названием «О четверояком корне закона достаточного основания», призванную не только завершить университетское образование и дать ученую степень, но и стать началом и источником главного философского труда всей жизни. Речь в ней шла все о тех же вопросах познания мира через эмпирическое и высшее сознание, о сочетании созерцания и воли в познавательном процессе и так далее.
«В первой половине жизни человеком владеет жажда счастья, характерная черта второй половины – боязнь несчастья. К этой поре в нас вырастает ясное сознание, что всякое счастье – призрачно, а страдание – реально»
Исторические обстоятельства на тот момент были таковы, что защищаться в Берлине не было никакой возможности. Даже поехать в ближайший университет в Йену лично Шопенгауэр не решился и отправил туда только свою работу. Там его фамилия была знакома ученому совету по деятельности его матери, что оказалось небесполезным в организационном плане: работа не легла под сукно, а была рассмотрена, и по результатам двадцатипятилетнему Артуру Шопенгауэру была присуждена ученая степень доктора философии. Диссертация же была издана в количестве пятисот экземпляров и отправлена в книжные магазины и в университетскую библиотеку. Правда, публикацию Шопенгауэру пришлось оплатить из собственного кошелька.
«Не будь на свете книг, я давно пришел бы в отчаяние»
Изначальная редакция этой работы и сопроводительное послание к ней выдержаны в корректных тонах и не содержат резких и личных нападок на современников и предшественников, хотя и полны критичности к некоторым признанным авторитетам – в особенности это касается Гегеля. Это и понятно: ведь первой, хотя и тактической, целью работы было получение положительного заключения ученого совета и собственно ученой степени, – а повышенная конфликтность и излишняя экстравагантность суждений этому совершенно не способствуют. Достигнув же желаемого, Шопенгауэр в последующих исправленных и дополненных изданиях уже не стесняется ни в выражениях, ни в критичности оценок. Прагматический рационализм был не чужд философу, как и твердая уверенность в правоте своего учения.
«Когда вы находитесь во власти эгоистического чувства – будь то радость, торжество, сладострастие, надежда или лютая скорбь, досада, гнев, страх, подозрительность, ревность, – то знайте, что вы очутились в когтях дьявола. Как очутились вы – это безразлично. Вырваться из них необходимо, но как – это опять-таки безразлично»
На этом формальное образование было с блеском завершено; неформальным же Артур Шопенгауэр продолжал заниматься многие годы, хотя и с неуклонно нарастающей критичностью к прочитанному. Впереди был непростой путь продвижения своих убеждений – и очень нескорого признания.
Глава III
А мимо шел Наполеон: молодость на фоне великих событий
Связь личности и творчества уже неоднократно подмечалась всевозможными исследователями деятельности знаменитых сынов человечества. Иногда дело доходит до преувеличения этой связи сверх всякой разумной меры, когда буквально каждое слово великих непосредственно выводится из событий их жизни, но практически никто не отрицает зависимости сделанного от судьбы сделавшего. На этом зиждется вся биографическая деятельность – иначе она не имела бы смысла.
Антуан Жан Гро. Наполеон на Аркольском мосту (1801)
Артур Шопенгауэр в этом плане не представляет собой исключения, тем более что на его веку, особенно в детстве и молодости, происходили события всеевропейского, если не всемирного масштаба. И события эти были не просто современны его жизни – они касались его буквально и непосредственно, хотя и почти без его участия в них.
Конец ганзейской вольности
Родной город Шопенгауэра Данциг не один век входил в так называемый Ганзейский союз – договорное сообщество вольных торговых городов Европы.
Они не входили в какие-либо государства, существуя сами по себе, – позднее такие образования называли портофранко. Помимо собственно торговых вольностей, для их жителей это сказывалось еще и в том, что у них чувства просто родины и «малой родины» оказывались идентичными, что в известной степени предопределяло отсутствие почвы для какого-либо патриотизма и изначальную космополитичность мировоззрения.
И хотя сам
