Мгновения с Юлианом Семёновым - Борис Эскин
Когда Пугачеву проводили, Юлиан спросил Лелю:
– Ну, как, приятно было петь с народной артисткой?
– Кто народная – ента городская певунья? Не-е-е! Она народную песню неподходяще поеть – тянуть, как следоват, не умееть…
Когда в Москве Семенов рассказал об этой «оценке» самой Пугачевой, певица искренне созналась: «Леля твоя права – она это умение «тянуть» с молоком матери впитала»…
Поговорить с московским писателем «за жизнь» хотелось многим. «Бунгало» за крепким забором, стоящее чуть на отшибе, манило односельчан. Но дальше резного крылечка Леля любопытствующих не пущала. Приходилось довольствоваться осмотром «парадных дверей» да осветительных плафонов над ступеньками, где было написано на двух языках – русском и немецком: «Макс Штирлиц».
Однако далеко не от всех соседей удавалось Елене Константиновне отгородить своего «Семеныча». Был, например, местный «дед Щукарь», к которому Юлиан сам любил наведываться в свободную минуту. Звали старика Николай Евгеньевич Дацун. Ветеран войны, когда-то контузия стряслась, под конец жизни почти в глухого превратился. Но от того хуже рассказчиком не стал. Сын, Николай-младший, колхозный шофер, помогал писателю общаться со стариком.
И вот как-то говорит Дацун-старший знаменитому соседу:
– Слушай, Семеныч (в поселке не только для Лели – для всех писатель значился, как «Семеныч»), ты мне помоги с моими сродственниками связаться в Японии.
– Николай Евгеньевич, а откуда у тебя родственники в Японии?
Старик загадочно причмокнул губами.
– О, там один ближайший сродственник – очень большой человек!
– А кто он?
– Да вот, понимаешь, в девятьсот пятом году исчез старший мой брательник, ему тогда было 16 лет, пропал без вести. Но молва ходила, что на край империи, к Порт-Артуру подался, на русско-японскую кампанию. Может, в плен попал и японцем стал, а парень башковитый был. Ты ведь посмотри: какие самые путевые машины в Японии? «Дацун». И я Дацун. Смекаешь? Выходит, мне надо с ним установить связь. Дацуны славу Японии принесли!..
А вообще, кроме вылазок на охоту, да регулярных прогулок по горам для поддержания формы, времени у Семенова на «выходы в свет» из своего «бунгало» не было. И единственно, кого он любил навещать – так это своего давнего друга, Анатолия Андреевича Громыко, сына Андрея Андреевича Громыко – многолетнего представителя СССР в ООН, потом министра иностранных дел, члена Политбюро, а в конце 80-х – Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Дача семьи Громыко находилась в Нижней Мухалатке.
Громыко-младший – фигура достаточно известная в России, даже вне связи с отцом. Хотя, разумеется, при всем его уме и образованности, карьера Анатолия Андреевича могла и не состояться столь блистательно, кабы не «большой родитель». Анатолий пошел по стопам отца, занявшись международными отношениями, но в чисто научном плане. Стал членом-корреспондентом Академии наук, лауреатом Государственной премии. Его основные труды – по проблемам стран Африки и Америки.
Разумеется, Юлиану было и лестно, и полезно общение с семьей Громыко. Как-то не без плохо скрываемого самолюбования, этак небрежно бросил:
– Завтра подбегу к Толе. Он вечером приезжает на отдых. Есть о чем потолковать. Крупный спец по черному континенту, а я как раз собираюсь в Ботсвану…
Впрочем, общение с Громыко-младшим (а иногда и с самим Андреем Андреевичем) было, думаю, обоюдно полезным: какие-то интересные сведения членкор получал от «практика» Семенова, какой-то важной информацией писатель подпитывался от друга-«теоретика», приближенного к вершинам власти.
Юлиан, понятное дело, гордился своими связями и могучими друзьями, не прочь был как бы невзначай прихвастнуть звонкими знакомствами. Но у меня не сложилось впечатление, что Семенов коллекционирует знаменитости. Как, допустим, поэт Андрей Вознесенский, который упивается россказнями, типа «Пастернак обнял меня и сказал…», или: «Набоков обалдел – энергия моих строк его сразила…» (На самом деле, свидетели той, первой «официально разрешенной» встречи советских литераторов с Владимиром Владимировичем в Париже говорят, что как только молодой пиит, страстно завывая, откричал свои стихи, Набоков сказал: «Андрюшенька, зачем вы стараетесь меня напугать – я не из пугливых»).
Семенов действительно встречался со многими выдающимися личностями – встречался на равных, как посланник могучей страны, как известный писатель. Стены его мухалатской обители, кроме газетных копий, раритетных масок, оружия и других уникальных сувениров из разных концов земного шара, были сплошь увешаны фотографиями людей, оставивших яркий след в мировой истории и культуре.
Одну из своих телепередач о Семенове я так и назвал: «Лица истории».
Самые дорогие для Юлиана снимки – это, конечно, те, где он запечатлен с Эрнестом Хемингуэем. «Хэм» – главный писатель всей его жизни, его бог, его икона, и – его большой друг. Семенов успел несколько раз побывать у Эрнеста на Кубе, переписывался с ним. По существу, именно Юлиан Семенов и «привез» Хемингуэя в Россию, открыл его россиянам. С Семенова началось самое настоящее помешательство российского читателя на великом «Хэме».
А вот фотография, где хозяин дачи запечатлен в обнимку с Сальвадором Дали, рядом – Семенов с Марком Шагалом, чуть правее – с Жоржем Сименоном, не выпускающим изо рта знаменитую «трубку Мегрэ». Вот Юлиан с великим кубинским поэтом Николасом Гильеном, а вот еще с одним кубинцем, видимо, не столь великим, но куда более знаменитым – бородачом Фиделем Кастро. И снова серия фотографий с выдающимися писателями современности: гениальным колумбийцем Гарсиа Маркесом, русской француженкой Эльзой Триоле, никарагуанцем Томасом Борхесом, поляком Станиславом Лемом, бразильцем Жоржи Амаду.
А дальше – снимки с Кеннеди и Луисом Корваланом, с Пиночетом и Отто Скорцени (да, да, с тем самым гитлеровским любимчиком!), Рокфеллером и тибетским далай-ламой, с императором Японии Хирохито и… секретарем ЦК КПСС Михаилом Горбачевым.
История последней фотографии стоит того, чтоб о ней рассказать отдельно.
Помните, я писал, как по дороге из аэропорта, когда Семенов прилетел на спектакль «Провокация», он намекнул о предчувствиях по поводу грядущего «сухого закона»? Потом я не раз убеждался, что «предчувствия» его почти всегда основывались на… точном знании. Юлиан Семенович нередко бывал в курсе решений, вызревавших в дебрях «ответственных кабинетов», как в случае с «Антиалкогольным указом».
Спустя пару недель после нашей премьеры на страну и в самом деле обрушилась очередная, на сей
