Славянская Масленица. Соление молодых, катание на прялках и балаганы под горами - Надежда Рычкова
В наше время в школах Республики Алтай и ее столицы Горно-Алтайска тоже отмечают Масленицу — там этот праздник чередуется с празднованием Чага-байрам (Нового года по алтайскому лунно-солнечному календарю) и устраивается один раз в два года. Во время алтайской Масленицы пекут блины, сжигают чучело и много внимания уделяют спортивным состязаниям — то есть мероприятие в целом проходит по общеизвестному массовому сценарию. Но любопытно, что при этом алтайцы наряжаются своими этническими соседями — русскими, надевая стилизованные кокошники.
Корабль с ряжеными
В сибирских деревнях Канского и Минусинского уездов в последние дни праздника ряженые катались по деревням в санях и возили столб с прикрепленным наверху колесом, у перекладины сажали сопровождавшего — мужчину или женщину; на санных полозьях устраивали деревянную конструкцию-лодку с ряжеными и гребцами. Госпожу Масленицу могла изображать и женщина, садившаяся в короб с прялкой и в таком виде разъезжавшая по улицам.
Снежная лодка на Бакшевской Маслянице, 2024 г.
Фото Н. Рычковой
В столице Сибирской губернии Красноярске забавлялись схожим образом, но с иным масштабом. Скрепив полозья сразу нескольких саней, на них ставили корабль со всеми необходимыми атрибутами: мачтой, парусами и снастями; запрягали четырех лошадей цепочкой или парами. На палубе размещались музыканты, скоморохи, столы с напитками и едой (блины готовились прямо там) и даже устраивали медвежью забаву — цыган водил на цепи дрессированного медведя и заставлял его проделывать разные фокусы.
О происхождении слова «карнавал» исследователи окончательно не договорились. Согласно первой версии, это слово происходит от названия одного из механизмов карнавальной процессии carrus navalis — «повозки-корабля». По второй версии, итальянское carnevale происходит от позднелатинского словосочетания carne vale!, что в переводе означает «мясо, прощай!». Второй перевод напрямую связывает возникновение карнавала с масленичными гуляньями перед началом Великого поста.
Игра в царя
Ко второй половине XVII века относится известное судебное разбирательство с участниками так называемой «игры в царя» из числа крестьян Тверского уезда: местный помещик Никита Борисович Пушкин подал на Москву челобитную, в которой сообщал, что 3 марта 1666 года, в субботу Сырной недели, его крестьяне выбрали из своей среды и нарядили в перевязь и девичью лисью шапку шутовского «царя». Процессия с ряженым «царем» ходила по деревням со знаменами и барабанами, ее участники палили из ружья, а перед процессией несли варенец и привязанный к шесту сноп соломы. Государственные власти усмотрели в «игре в царя» отголоски Смуты и покарали ее участников: нескольким отрубили пальцы и сослали в Сибирь.
Современные исследователи отмечают, что игру в царя нельзя считать распространенным масленичным развлечением, однако при этом ее характер вполне укладывается в логику карнавала: в славянском масленичном обряде до сих пор сохраняется традиция водить по улицам ряженого и высмеивать власть имущих.
Козья масленица
К характерным карнавальным действиям относится вождение козы или козла (ряженого или живого), распространенное в большей степени у белорусов и украинцев и в меньшей степени у русских крестьян. Козел в славянских народных представлениях осмысляется как ипостась нечистой силы и одновременно оберег от нее, а также как символ и стимулятор плодородия: считается, что козу любит домовой и боится ведьма, и для приплода остального скота во дворе (например, овец) следует держать козла.
Колядники. Из книги Зыгмунта Глогера «Польский год в жизни, традиции и песне», Варшава, 1908 г.
Polona Digital Library
Ряженого козла мастерили из надетой на длинную палку деревянной головы с рогами и соломенной бородой и черного балахона, скрывавшего фигуру исполнителя. К голове приделывался деревянный язык, приводимый в движение привязанной к нему веревкой.
Вплоть до начала XX века во второе воскресенье Великого поста в Канавинской (Кунавинской) слободе Нижнего Новгорода отмечалась Козья масленица: на улицах устраивали катания на лошадях, петушиные бои, карусели, кукольные комедии, базар на площади у церкви Сретения Владимирской иконы Божией Матери. В разгар этого гулянья на площадь выводили живого козла с венком или разноцветными лентами на рогах; подобным образом наряжали и всех прочих коз округи.
Объясняется этот обычай несколькими вариантами местных преданий, среди которых лидирует один: однажды ночью забравшаяся на колокольню коза запуталась рогами в веревках колокола и начала звонить, тем самым предупредив жителей города о начавшемся пожаре.
В деревнях современных Лукояновского и Борского районов Нижегородской области Козьей масленицей называют Чистый понедельник, когда по местным обычаям доедают остатки молочной пищи и моются в бане (но не гуляют). В селе Николо-Погост Городецкого района было зафиксировано свидетельство о том, что через неделю после Прощеного воскресенья (то есть в первое воскресенье Великого поста) люди ездили на Козью масленицу в город Балахну[67]. В этом названии, как и в случае с немецкой Масленицей, как будто чудится несколько негативное отношение к гуляньям в период ограничений или же подчеркнутая неправильность самого обряда, совершающегося позже основного.
Масленичные сценки
Любой крупный праздник в дореволюционной России не обходился без народного театра — представления разыгрывали в ярмарочных балаганах, на деревенских посиделках, в духовных училищах, солдатских и фабричных казармах и даже в тюрьмах и острогах. Актеры по большей части не были профессионалами и перенимали репертуар самым непосредственным образом: смотрели, запоминали и затем повторяли понравившуюся пьесу в своем коллективе. Так проникли и закрепились в крестьянском фольклоре героико-романтические драмы «Лодка», «Царь Максимилиан», «Шайка разбойников», «Ермак» и др.
У меня на праздниках были маскарады: дворовые люди забавлялись; а фабричные с бумажной фабрики брата приехали за 15 верст и представляли какую-то ими самими сочиненную разбойничью драму. Уморительнее этого ничего невозможно было вообразить; роль главного атамана исполнял один фабричный, а представителем закона и порядка был один молодой мужик; тут был и хор, в роде древнего, и женщина, поющая в тереме, и убийства, и все, что хотите; язык представлял смешение народных песен, фраз à la Marlinski[68] и даже стихов из «Дмитрия Донского». […] Впрочем, эту драму сочинили, как я потом узнал, не фабричные; ее занес какой-то прохожий солдат[69].
Специфически масленичными были сценки, в которых действующие лица (другие актеры или зрители)
