Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

Вам я не нужен.

Им я не нужен.

Всем я не нужен.

Специальности есть.

Здоровье есть.

Таланты есть.

Нет желания в тюрьму сесть.

.................

Человек стать добрым может,

Только что ему поможет?

Кто научит? Кто подскажет?

Кто пример добра покажет?

Читатель уже, безусловно, заметил, что, начав с довольно неуклюжих и примитивных поэтических текстов, Муханкин постепенно явно вошёл во вкус, и он затем пишет все более уверенно, увлеченно, прибегая иной раз к смелой образности и метафоричности. Он придает очевидную значимость своему поэтическому творчеству, даже упивается им. Ему уже недостаточно использовать возможности поэзии в чисто игровых или прагматических целях, он постепенно входит в роль поэта, и ему — отчасти бессознательно, а возможно, даже и сознательно, — приятно предаваться мечтам о том, что даже он, страшный серийный убийца, пытающийся перещеголять Чикатило, сумеет войти в историю не только в качестве одного из самых кровожадных монстров, но и тонкого, изысканного лирика, чьи вирши достойны того, чтобы сохраниться в сознании людей. Парадоксальным образом в его тетрадях в деформированном виде возникает тема «поэта и поэзии».

Я НЕ ПОЭТ

Стихов написано немало.

Я сочиняю для себя.

И пусть звезда моя пропала,

Она найдется для тебя.

Я не поэт, ты это знаешь,

И не великий человек.

Ты все прекрасно понимаешь:

Стихи живут, а меня нет.

«Я не поэт», — полемически заявляет здесь Муханкин, но тут же опровергает это утверждение, добавив, что стихи его будут жить даже тогда, когда самого его не станет. Ясно, что это возможно лишь потому, что, как намекает автор, значимость их достаточно велика. «Ты», к которому обращается лирический герой, не вполне очевидно: возможно, это Яндиев, а возможно, Муханкин интуитивно прибегает к традиционной поэтической практике, согласно которой поэт обычно апеллирует к своему предполагаемому читателю.

Интересный поворот эта тема получает в другом стихотворении, где она разрабатывается так же.

Я СЖИГАЮ СВОИ СТИХИ

Я сжигаю свои стихи,

А они, умирая, плачут.

Они плачут, как старики,

Когда жизнь ничего не значит.

Догорает последний лист.

В нем последний стих, истлевая,

Прошептал: «Тебя Бог простит,

Жаль, что я непрочтённым сгораю».

Вот и все, огонь погас,

Ворошит горстку пепла ветер.

С болью в сердце я понял сейчас,

Как тяжело мне жить на свете.

Обратим внимание на то, сколько скорби вызывает условное допущение, что листок со стихотворным муханкинским текстом может истлеть или сгинуть непрочтённым. Тюремный поэт убежден в трагичности такого исхода. И хотя, как мы помним, он написал стихотворение «Я не Пушкин, не Есенин», под приведенным выше текстом он сделал несколько позже такую приписку, свидетельствующую о несомненных творческих амбициях:

Я в своих стихах не одинок,

Никогда не мечтал о славе,

И всегда доволен был, что смог,

Жить в Великой Пушкинской Державе.

Иной раз Муханкин выступает в жанре любовной лирики. А ведь в его положении (не забудем, что даже он сам понимает, что является серийным убийцей) декларация обычных человеческих любовных желаний и пристрастий кажется и неуместной, и даже несколько кощунственной. Однако новоявленный поэт ведет сложную и изощренную игру, ставка в которой — жизнь, и ему кажется, что если его читатель поверит в глубину описываемых им любовных переживаний, то он не сможет быть столь суров при принятии решений, от которых зависит сама возможность его дальнейшего существования. Что может быть выше и привлекательнее искреннего чувства? И кто осмелится поднять руку на того, кто сумеет ярко и выразительно воспеть его?

ВИДНО, ДЕЙСТВУЕТ ТОЖЕ ВЕСНА

Молодая красивая девочка,

Дуреха влюбилась в меня.

Малолетка ты, малолеточка,

То весна закружила тебя.

Ты черешня сейчас скороспелая,

Как роса у реки на заре,

Молодая, красивая, смелая

Разгулялась в весенней поре.

И меня закружила нелегкая,

Видно, действует тоже весна.

Песня новая, чистая, звонкая

В эту пору поется одна.

Вся природа бурлит, обновляется,

Птицы в небо друг друга зовут,

За рекой клен в березку влюбляется,

Ветры в поле о том же поют.

Моя сладкая скороспелочка,

Не могу не любить я тебя.

Я пленен тобой, юная девочка,

Пусть пока будет воля твоя.

Не обижу тебя, моя юная,

Не смогу оттолкнуть от себя,

Не сломаю тебя, ветка хрупкая,

Потому что люблю тебя я.

Воспетая здесь «малолеточка» не персонифицируется. Автор, возможно, сознательно мистифицирует Яндиева (а заодно и всех нас), побуждая тщетно искать ей соответствия в тех разделах его текстов, которые посвящены «героиням его романов». К сожалению, он не учитывает того, что заверения о его неспособности сломать «ветку хрупкую» вступают в откровенное противоречие не только с рядом трагических эпизодов описанной выше криминальной драмы (см. главы 9-11), но и со стихотворением самого Муханкина «Эх, лучше б не было однажды».

Если в приведенном выше стихотворении юная дева сопоставлена с «черешней скороспелой», то в другом поэт обращается к как бы вполне реальной вишне, и любовная тема представлена здесь более метафорично.

Я ТЕБЯ РОДНУЮ, БОЛЬШЕ НЕ УВИЖУ

Расцвела невеста

Белоснежным цветом,

Опьяняет запах

Твоего расцвета.

И налюбоваться тобой невозможно.

Отчего ж сегодня

Так в душе тревожно?

Вишня, моя вишня,

Белые цветочки,

Милые, родные

Веточки, листочки.

Ты — моя невеста,

Ты — моя царица,

Я затем приехал,

Чтоб с тобой проститься.

Я тебя, родную,

Больше не услышу.

Совершил я, вишня,

Страшную беду,

И с повинной к людям

Скоро я пойду.

Люди судить будут,

Меня расстреляют

И в сырую землю

Где-то закопают.

Но душа тобою,

Белою невестой,

Будет любоваться

С высоты небесной.

Я дождем весенним

Твои покой нарушу,

В облаках увидишь

Плачущую душу.

Ряд стихотворений написан либо в форме обращения к матери, либо посвящен ей. Именно в них больше всего трогательных и сентиментальных нот, и именно в них больше всего фальши. Читатель, знающий