Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург
Очень жаль, что у меня нет времени описать свою жизнь подробно, да и возможности нет. У меня была и другая жизнь, о чем здесь нет даже намека. Первая, описываемая, вторая — параллельная. Эти жизни из осторожности я не пересекаю, так как это может привлечь повышенный интерес некоторых людей к моей личности и моему второму образу жизни. И все же хочу сказать, что я во втором образе жил, а в первом пытался быть как все, страдал, мучился и существовал. Вот теперь и пишу о своем существовании среди людей. И хочу, чтобы было понятно и то, что моя личность не такая, как все. Я и сейчас не желаю быть как все. С детства у меня оторвана и выбита смелость, душевная доброта, способность жить для людей и для блага людей. Я родился и был виновен в том, что я родился незаконнорожденным. В своей незавидной судьбе я считаю себя виновным. А хватит духу и мужества государству и людям, которые топтались по моей жизни и судьбе, сказать об этом и признать и себя в этом виновными? Нет! Не хватит! Среди кого же я жил тогда? С кем я рядом был? Так убейте теперь меня! На большее у вас не хватит!
Муханкин прямо и недвусмысленно заявляет о том, что по существу вторая, невидимая, параллельная жизнь развивалась у него одновременно с первой, видимой, в которой он прошёл непростой и долгий путь от изощренных фантазий до страшных кровавых попыток их реализации. Но он отчасти вводит нас в заблуждение, утверждая, что пишет в своих заметках лишь о первой жизни, той, в которой пытался быть как все. Но на самом деле его вторая жизнь, пусть и не афишируется, не излагается подробно, но все же присутствует здесь и дает о себе знать — особенно в тех частях его текста, в которых он, дистанцируясь от подлинных фактов, максимально дает волю своему воображению. Именно тогда, когда «романист» Муханкин, отойдя от чисто биографической канвы, переходит к подробно, в деталях разработанному эротическому тексту, в котором, в обличьи не знающего устали, великоопытного героя-любовника он добивается очередных побед, мы начинаем обнаруживать все новые и новые штрихи из второго, потаённого бытийного слоя. И вместе с тем именно в этих разделах проявляется, возможно, в наиболее очевидной форме специфика его весьма своеобразных литературных способностей. Муханкин-писатель, конечно же, лукавит, стремясь уверить нас в неумении овладеть искусством художественного слова. Муза творчества все-таки «распалила» его. И «с упоением страсти» он создает многомерную фантазийную картину своих донжуанских «подвигов».
Мы уже обрисовали постепенно складывавшийся в текстах нашего «мемуариста» облик женщины-искусительницы и установили, что только в эпизодах, связанных с адвентистками Ниной и Наташей, он получил детальную разработку в двух взаимоисключающих версиях. Если Наташа персонифицирует исходящую от «женской фигуры» опасность и выступает в роли изощренного провокатора, то Нина, напротив, подпадает под непреодолимое влияние «сатанинской» личности героя и не способна противостоять исходящей от него магнетической эротической силе. Эта двойственность, по-видимому, не случайна, и она не может не отражать неоднозначность тех процессов, что протекают в не описываемой прямо, но все же отчасти доступной нашему пониманию второй, скрытой жизни нашего героя.
Так или иначе, Муханкин-писатель уже нащупал тот тип эротического повествования, который доставлял ему чувственное и эстетическое удовлетворение, и в этом легко убедиться, обратившись к другим героиням его романов. Мы увидим, как от эпизода к эпизоду варьирует он ситуации, как умело избегает самоповторов, оставаясь, однако, в пределах принципиально цельной картины мира, отражающей его своеобразное мировосприятие и творческую установку.
Эти эпизоды многочисленны и подробно разработаны, но мы даем их в неусечённом виде, таком, в каком они попали к нам в форме аккуратно заполненных муханкинских тетрадей. Хотя кому-то может показаться, что вымышленные в наиболее значимой своей части любовные подвиги Муханкина уводят в сторону от сути его кровавых деяний, мы убеждены в обратном. Ведь ничто в такой степени не проясняет тайны внутреннего мира серийного убийцы, как упрятанные в нем потаенные фантазии, которые раскрываются здесь с изрядной и, вероятно, беспрецедентной полнотой. Кроме того, понять психологию серийного убийцы намного важнее, чем смаковать в деталях совершенные им преступления.
Итак, начнем и предоставим слово нашему повествователю.
Вскоре я ушёл от верующих к одной семье на поселок Красина, где жили мать Ольга М. и её дочь Марина с дочкой. С этой семьей я был знаком с сентября месяца. Как-то познакомились мы с Ольгой М. на автобусной остановке. Разговор был о религии, о верах, пришедших с Запада. Ольга М. меня пригласила к себе домой и дала адрес. Я на другой день пришёл к ней в назначенное время, и мы пообщались. Ольга М. попросила меня починить телевизор и холодильник. После того, как я «посмотрел» телевизор, он стал лучше показывать, но нужно было его давно взять и выбросить. А в холодильнике требовалось заполнить систему фреоном и запаять колбу. Ольга М. еще и еще приглашала меня к себе домой, жаловалась на женскую долю одинокую и как ей плохо без мужчины в доме. Предложила мне однажды вступить с ней в половую связь. «Уж очень ты мне понравился», — говорила она мне. А я парень-рубаха, не могу отказать хорошему человеку и, конечно же, согласился помочь её женскому горю и перебыл с ней. Ольге М. очень понравилось, и она мне сказала, что я в её доме желанный. «Если хочешь, — добавила она, — я тебя со своей дочерью познакомлю». «Если будет хорошо, то пожалуйста», — сказал я.
Через несколько дней Ольга М. познакомила меня со своей дочерью Мариной. Марина была симпатичная дама, но глупая, что было видно явно. После просмотра какого-то фильма по телевизору, Ольга М. постелила мне постель в первой комнате. На улице холодина, слышно было, как от ветра скрипели и терлись о крышу дома мокрые ветки деревьев, а в доме тепло от жарко натопленной печки, в которой время от времени потрескивали прогорающие угли.
К новому месту жительства нужно было привыкать. Семья была бедная. Я лежал и думал, как дальше жить. В эту семью тоже нужно что-то вкладывать, деньги на исходе, а ведь питаться как-то нужно. Просто так жить здесь
