Серийный убийца: портрет в интерьере (СИ) - Люксембург Александр Михайлович
Можно также предположить, что у Муханкина к этому времени уже имелся известный опыт сексуальных подвигов, совершенных после предшествующих убийств. Внимательно проанализировав его записки, дневники и показания, мы по множеству его оговорок и высказываний пришли к выводу, что всякий раз, совершив убийство, он устремлялся в квартиру женщины, с которой поддерживал в то время некую видимость стабильной любовной близости: сперва к Людмиле Б., а затем к Марине Б. Можно представить себе, с каким выражением, весь пребывая в иной плоскости бытия, представляя себе терзаемую, рассекаемую и расчленяемую женскую плоть, он овладевал то ли Людмилой, то ли Мариной. Вряд ли он был при этом добрым или ласковым любовником. Более вероятно, что под влиянием темных, скрытых дум его пальцы впивались в их тела, заставляя взвизгивать от боли и страха, и на следующий день многочисленные ссадины и кровоподтеки напоминали об этих, мягко говоря, своеобразных взрывах страсти.
Вряд ли Муханкин при таком поведении мог надолго задерживаться у своих любовниц. Те должны были проникаться чувством бессознательного ужаса, побуждавшим их прогонять его прочь. Но и самому маньяку они быстро становились в тягость, потому что убивал он все-таки не каждый день, и потому неимоверно трудно (если не сказать невозможно) было имитировать регулярно позывы к не очень сущностно ему нужной страсти.
Итак, убийца довёл до полукоматозного состояния психологически подавленную им женщину и потешил свое тщеславие. Теперь нужно было разобраться с трупом. В его версии событий он выглядит подручным, в то время как Левченко отведена роль умелого мясника и захоронителя.
Может быть, часов в десять дня следующего я ушёл в центр города. Там я пил пиво вперемешку с водкой и, может быть, вечером (точно не помню) я пришёл домой к Лене. Был разговор о том, что случилось, и надо было решать, что делать с трупом Сергея. Для меня все происшедшее было ужасно. Было плохо на душе. С Леной мы пили, помню, водку и вино самодельное её. На другой день, помню, Лена говорила, что мы его, Сергея, перетащили в сарай и что он там лежит, накрытый тряпками, а сарай под замком. Потом Лена куда-то ходила, спрашивала тачку якобы для её нужд (ей, мол, что-то нужно перевезти), но никто не дал. А труп Сергея все еще лежал в сарае. Наступил вечер, я уже пришёл из города, как всегда, подвыпивший. Лена не находила себе места, все нервничала и психовала и меня нервировала своим психом и поведением. Я ей, правда, говорил, что это не мои проблемы насчет Сергея, пусть что хочет, то и делает с ним. Тогда, уже где-то после полуночи, Лена мне велела идти в сарай и откинуть с трупа Сергея тряпки. Я так и сделал, как она сказала. Зашла Лена в сарай, как-то неожиданно появилась в дверях с топором в руках. Я хоть и был пьян, но её лицо не внушало мне доверия, и я взялся за штыковую лопату, рядом стоявшую, и начал вроде как подгребать к печке уголь. Лена топором разрезала всю одежду Сергея и рубанула топором по плечу трупа, потом еще и еще, пока не отрубила сначала одну руку, потом другую. Я стоял и смотрел на то, что она делает, и, как мне показалось, она делала это довольно хладнокровно. Этого я не ожидал, и самому стало жутко от такого зрелища.
Далее все было так. Лена отрубила голову Сергея и положила её рядом с руками. Раздвигая ноги трупа, Лена попросила, чтобы я поддержал одну из ног, так как ноги не расходились и были как деревянные. Я поддержал одну ногу, Лена её отрубила, отложила в сторону и затем отрубила вторую, и тоже её отложила к остальным отрубленным частям. Затем она ушла в дом и возвратилась с тряпьем старым и мешками. Крови вокруг не было, так как труп Сергея сутки пролежал и застыл. Уложив туловище в тряпье и засунув его в мешок, Лена мне сказала: «Это ты будешь нести, а руки, голову и ноги я понесу». Руки, ноги и голову она положила в тряпье, засунула в мешок. Я понял, что мы куда-то пойдем зарывать эти рубленые части. Лена дала мне лопату и сказала, что знает, где это все можно зарыть.
Оказалось так, что мы пришли к заболоченной части речки Грушевка. Лена из мешков вытряхнула все части трупа, сложила тряпье отдельно, взяла лопату и пошла рыть грязь. Я сидел и присыпал, так как был пьян да еще и снотворное днём принимал. Руки, ноги и голову трупа, как я понял, Лена зарыла в разных местах. Часть каких-то тряпок она спалила там же, около речки Грушевки, а часть тряпок или одежды Сергея Лена забрала с собой, уложив их в мешки. Она мне оставила лопату, сказала, что идёт домой. «Ты, — говорит, — смотри, не усни, давай зарывай быстрее и возвращайся домой». Я кое-как вырыл ямку, бросил туда туловище трупа и засыпал все землей. Когда я вернулся домой, Лена не спала. Предложила мне выпить по такому случаю за упокой души Сергея. Что и сколько мы пили, не помню.
(Из протокола допроса от 20 июля 1995 г.)
Кратко, но очень эмоционально та же версия представлена и в муханкинском «Дневнике».
Я убил еще одного человека, Ленкиного сожителя. Мы оба виноваты — и я, и он. Если б он не кинулся на меня с ножом, я бы все же ушёл из этой хаты и искал бы другую. Все так нелепо и дурно получилось. Если б знал, что так получится, ни за что не переступил бы порог этого дома. Я и без них под колпаком ходил и живу в постоянном страхе, а тут еще их разборки, скандал. Я не мог понять сам, как все быстро получилось между нами: он меня, я его — и уже не смог остановиться, бил куда попало и сколько, не помню. Вот дурак, нарвался на свою голову! Теперь уже все, мы его зарыли у Грушевки. Лена тоже не подарок, не нашла тачку, чтобы вывезти его. Взяла и порубила его на части. Мне аж жутко стало от такого зрелища. Вот баба дает! Никогда бы не подумал, что так может быть. Хорошо, хоть пацан ничего не видел. Уже третий труп на мне, как закон подлости. Какая-то сила ведет меня в гроб. Мне так тяжело. Я был на другой стороне Грушевки, смотрел, где мы зарыли части от Сергея с той стороны, а над камышом показалось, как будто он стоит и последние свои слова говорит: «Я пошутил, я пошутил, я пошутил…» Аж жутко становится от этого. Я посидел на берегу, помянул его, а он все равно из головы не выходит, и во сне опять Ленка появляется в дверях сарая с топором, со звериным, дьявольским лицом и начинает рубить труп, а я опешил, и хочется что-то сказать и передвинуться, а не могу. Одни кошмары.
Никто не присутствовал, конечно же, при том, как орудовала эта жуткая парочка, но нам кажется, что, зная обоих, относительно легко можно восстановить реальную картину той ночи. Мы представляем себе Муханкина, остервенело рубящего одеревеневшее тело топором, матерящегося, поносящего и убитого и его сожительницу. Видим, как пот ручьями льется по лицу этого маленького тщедушного человечка, его влажную, прилипшую к телу рубаху, чувствуем, как ощущение приятного тепла распространяется по всему его телу. Также представляем себе и жалкую, не по годам старообразную, полупьяную женщину с перекошенным лицом, которая замедленными движениями, как лунатик, передвигается вокруг кромсаемого трупа. Это не женщина, не человек, а некий человекоподобный автомат, который четко и безмолвно выполняет дикие команды, поступающие от опьяневшего от запаха крови зверя.
Какому-то психологу или социологу еще, возможно, предстоит дать объяснение странной роли речки Грушевки в тех кровавых драмах, которые разыгрывались в последние десятилетия на её берегах. Чем объяснить, что эти места оказались столь притягательными для самых страшных и жестоких маньяков нашего времени? Почему в непосредственной близости отсюда обосновался в купленном им домике Андрей Чикатило, совершил там первое свое убийство и именно к этой речке направился хоронить убиенную девочку? Почему и в дальнейшем он возвращался к Грушевке? Почему и Муханкина потянуло сюда? Потому ли, что он стремился следовать по стопам Чикатило, желая превзойти его? Это вполне возможно, если учесть высказывания самого Муханкина. Но, может быть, в самой этой местности есть нечто такое, что стимулирует её криминогенный характер?
