"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Гладков
Старый московский двор рядом с Киевским вокзалом. 1940-е годы. Фото М.Савина
Я записываю эти подробности быта и разговоров, потому что, возможно, мы живем в исторически этапное время и когда-нибудь (если выживем) будет дорог каждый штрих этих месяцев и лет.
Вернувшись в Москву, едва вхожу в комнату — звонок Аллы. Спрашивает, хочу ли я ее видеть? Она у подруги, недалеко. Я говорю: «Да...» Алла приезжает влюбленная и нежная. Она уходит около часу. Провожаю ее до автобуса.
22 октября
Со вчерашнего дня объявлено о повышении цен на некоторые сорта хлеба и более жесткой регламентации отпуска продуктов в одни руки <...>
24 октября
В Румынии арестован Бек, бывший польский мининдел39. В Москву прибыл новый японский посол.
Утром мороз. Крыши белые, а листва еще не вся опала.
Днем работаю в читальне40 и там набрасываю первые стихи для начала 1-го акта гусарской комедии (сцена кузин). Начал четырехстопным ямбом. Пошло довольно легко, и это сразу остановило по недоверию к самому себе... Напротив меня в читальне сидела удивительно красивая девушка в черном бархатном платье, чем-то напоминающая юную О.Н.41, но только еще юнее и красивее. Я смотрел на нее и думал: «Милая незнакомка! Вам я посвящаю первые строки моей пьесы!..» Вероятно, она об этом никогда не узнает <...>
Под вечер у меня Игорь З. Его редактор («Безбожника») сказал ему, что война против Германии начнется через два месяца... Вечером приходит Алла, страстная и влюбленная, и едва не опаздывает на поезд... <...>
25 октября
<...> Днем работаю над началом 1-го акта. Стихи текут легко, но бестолково.
Вечером приходит Алла. Ее рассказы об отце. Он начальник каких-то огромных лагерей з/к в области Коми. Он не живет с ее матерью, но Алла ездила к нему и однажды, когда заболела, ее там положили в больницу, где были и з/к. Там она познакомилась с девушкой, румынской комсомолкой, бежавшей в Советский Союз и здесь осужденной за шпионаж. Алла уверена в ее невиновности. Кремлевские врачи з/к. Быт «чекистов». Рассказывает она неуверенно, боязливо и неярко. Я не задаю ни одного вопроса, а только слушаю. В любви она стала почти жадной и ничего не стесняется. Я спросил ее, не странно ли ей чувствовать себя женщиной? Она посмотрела на меня прямо и сказала: «Ведь я же тебя люблю».
Ноябрь
1 ноября
<...> Подтвердился слух об аресте Луппола. Есть две версии. По одной — он жил на даче под Тбилиси с вдовой Макса Пешкова, его вызвали в Москву, и он нашел квартиру уже опечатанной. По другой — он был арестован прямо на пляже в Сочи.
Я не бреюсь, и борода моя быстро растет...
Алла П. подала документы в ГИК42. Вероятно, все-таки, судьба этой милой девочки мне не совсем безразлична. Но в этот Театр-клуб Ник<уличе>ва я не верю, и мое участие там непрочно. Она опять звонила и говорила разные красивые слова. Это не очень весело, быть так любимым...
Всесоюзный парад физкультурников в Москве. Фото М.Кулешова. «Правда» от 22 июля 1940 года
4 ноября
Днем сразу два письма от Льва. Это первые письма почти за год. Письма от апреля и конца мая. Одно после телеграммы. Обычный для него теплый и благородный элегизм... Ох, Лёвушка! <...>
Слух об аресте Эренбурга. Будто бы «Литературная энциклопедия» получила указания о нем ничего не писать в очередном томе (со слов Белевицкого). А еще недавно «Вечерняя Москва» сообщала, что он пишет роман о поражении Франции43. Вероятно, это все же чепуха, хотя нет ничего невозможного после арестов М.Кольцова, Мейерхольда, Луппола.
Атмосфера вообще полна слухов. Больше всего говорят о неизбежности вскоре войны с немцами. Скептики на это возражают, что обычно все значительное происходит неожиданно, как прошлогоднее соглашенье с Германией, упавшее как снег на голову в ясный день. Но можно привести и много примеров обратного. О потенциальном «бонапартизме» Тухачевского я помню разговоры задолго до его ареста <...>
6 ноября
Президентом САСШ избран снова Рузвельт.
Днем работаю.
Под вечер является Туманов. Его рассказы о Малом театре. Его поражает самоуверенная бездарность и пошлость Садовских, Пашенной, Васенина, их надутость спесью. По его словам, Ильинский среди них, как белая ворона, а Царев, наоборот, ловко скомпоновался с головкой <...> Туманову будто бы обещают роль Гамлета (?). Он настроен очень самонадеянно после первых удачных репетиций Горецкого в «Волках и овцах» и говорит, что заменит Малому театру Степана Кузнецова44... Я все еще не могу до конца понять его: не то это чудесный, талантливый человек, не то — ловкий льстец и карьерист, выжимающий из всех, что можно. Вернее, в нем есть все это. В общем — типичнейший «актер актерович».
Кажется, дурные слухи об Эренбурге — чепуха, как я и думал. В 9-й книжке «Знамени» идут его стихи о Франции. Очень требовательный Иван <Пулькин> их читал и хвалит <...>
Вечером приходит Алла. Читаю ей мои стихотворные наброски из 1-го акта. Ей очень нравится, но это, конечно, ничего не доказывает. Она влюблена в меня совершенно безоглядно. Это и приятно, и тяготит немного.
10 ноября
Сенсация! В газетах напечатано сообщенье о предполагаемом визите в Берлин Молотова. Это первый случай поездки главы советского правительства за границу. Вероятно, он уже выехал. Такие сообщенья у нас всегда даются постфактум <...>
Днем, возвращаясь из читальни, с пакетом булок под мышкой, около наркомовского подъезда Генштаба я придумал кое-что для пьесы весьма важное, кажется. Найдена изюминка для 3-го акта — свиданье Шуры с Кутузовым, который знает, что она женщина, и ее борьбу за право остаться в армии. Это все очень обогащает <...>
12 ноября
Днем в Москве отец. Рассказывает о плане обмена с Афанасьевыми нашей квартиры на одну комнату, ввиду предполагаемого нового закона о жилплощади <...>
Вечером у меня Алла.
Читал ей вслух «Конец Казановы» Марины Цветаевой. Я уже давно люблю эту вещь и считаю
