Триумф домашних тапочек. Об отречении от мира - Паскаль Брюкнер
Первым во французской литературе жизнь в четырех стенах восславил Ксавье де Местр в «Путешествии вокруг моей комнаты» (1795). Книга написана во время его пребывания под арестом в Турине (за дуэль с одним пьемонтским дворянином) в противоположность рассказам о дальних странствиях и героических подвигах. Де Местр — это такой анти-Робеспьер, неутомимый любитель прогулок, обошедший пешком немалую часть Европы. Вынужденный по приговору суда безвылазно сидеть в роскошной комнате и довольствоваться обществом слуги, он в 42 главах перечисляет все прелести комнатной жизни: описывает кровать, платяной шкаф, собаку Розину и слугу Жоанетти, обширную библиотеку и эстампы на стенах. Комната становится подлинным героем книги, показывает автору все свои сокровища, и каждый предмет обстановки становится темой размышлений и фантазий (позднее это повлияет на Гюго, когда он будет писать «Последний день приговоренного к смерти»). Неподвижное путешествие — реакция на язвы Истории, вызванные Французской революцией. Подобно героям «Декамерона» Боккаччо, молодым людям, которые спрятались за городом от черной чумы, свирепствовавшей во Флоренции в 1348 г., и рассказывали друг другу озорные любовные истории (счетом сто), Ксавье де Местр воспевает благотворное заточение, которое защищает его от мерзостей окружающего мира. Оставаясь заключенным, он понимает, что даже самое горемычное существо, если у него есть свое укрытие, свой уголок, может с помощью чтения, воображения, мечтаний совершить бегство и не чувствовать себя несчастным и обездоленным. Преимущество такого путешествия на месте в том, что оно ничего не стоит, не представляет никакого риска для путешественника и подходит даже самым бедным, трусливым и ленивым: «Пусть дружно поднимутся все лентяи» и никуда не пойдут. Камерный маршрут, пролегающий от кровати к креслу, от кресла к вестибюлю и предпочитающий окольные пути прямому, однообразен, но занимателен. «Жаркий очаг, книги, перья — сколько средств против скуки. А какое удовольствие, позабыв о книгах и перьях, мешать в очаге угли, предаваясь сладостному размышлению или складывая рифмы на потеху друзьям. И протекают мимо вас часы, и оседают в вечности, и вас не тяготит их ход»[67]. Автор мысленно переносится в самые необыкновенные края, не покидая теплой постели. Листая книгу, не можешь избавиться от впечатления, что читаешь разные «дневники изоляции», которые в изобилии появились в 2020 году. Комната — отправная точка множества потенциальных перемещений, которых никогда не случится в реальности. Де Местр умиляется преданности своего слуги и верности своего пса, разглядывает портрет некой красавицы-герцогини, благодаря которой душа его может «в один миг преодолеть сто миллионов лье». Он мысленно беседует со знаменитыми учеными, великими мужами древности, в том числе с Платоном. Хотя весь рассказ сдобрен юмором и повествование постоянно пародирует само себя, однако в целом книга пронизана ложным восторгом и поддельным удивлением. Сквозь похвалу затворнической жизни проступает томительное желание убежать, чувствуется, что де Местр изо всех сил старается не поддаваться отчаянию[68]. Вдохновлявшийся «Сентиментальным путешествием» Стерна, он, в свою очередь, стал основателем нового литературного направления — внутренней автобиографии. Это ироническое произведение впоследствии породило тысячу пародий, в 1798 году появилось даже «Путешествие по моему карману».
Вот и нас, очутившихся перед лицом страшных конвульсий Истории, так и тянет запереться в небольшом пространстве, каждый квадратный метр которого был бы в нашей власти. Тот, кого мир страшит, воображает себя столпником на утесе или отшельником в затворе со всеми удобствами. И он готов воскликнуть вслед за Ксавье де Местром, что комната — это «счастливая страна, где собраны все блага и богатства мира». Воображаемые миры затворника и заключенного схожи, хотя живут они в совсем разных условиях. Известно, что многие бывшие узники, выйдя на свободу, несут тюрьму в себе, настолько они свыклись, срослись с нею. Нередко они даже вспоминают о ней с удовольствием, как об утерянном рае: взять хоть Жана Жене — вот уж кто умел превратить жуликов и бандитов, с которыми сидел в Централе, в принцев крови, аристократов, наделял их тонкими поэтическими натурами. Шлюхи, развратники и попрошайки стали под его пером новой знатью и заговорили, как Франсуа Вийон или принцесса Клевская. А есть еще романы из жизни санаториев, эту литературу освятило имя Томаса Манна, написавшего «Волшебную гору», книгу, рассказывающую о любовных перипетиях, идейных дебатах в шезлонгах, но также выносящую приговор внешнему миру, который вскоре пошатнется под мощным ударом войны (действие происходит накануне Первой мировой). В санатории кипят интриги и споры, общение между больными обусловлено состоянием их легких и качеством кашля, так что пациенты делятся на гордых обреченных, чьи тела вскоре вывезут тайком, и выживших, которые борются и свидетельствуют.
Не будем отрицать, что существует некое извращенное удовольствие в том, чтобы вязнуть в обыденности, как в песках пустыни. Загадку «как жить, не живя?» многие разгадали на свой лад и в соответствии со своим временем и темпераментом. Лучше, чем кто бы то ни было, пожалуй, воплощает наше событийно скудное существование швейцарский писатель Анри-Фредерик Амьель (1821–1881). В огромнейшем (более 17 000 страниц) дневнике, который этот профессор эстетики и словесности Женевского университета вел на протяжении всей жизни, он скрупулезно описывает мельчайшие детали каждого дня, при том что ничего или почти ничего в этот и все прочие дни не происходило, разве что менялась погода. Прелесть сменяющих друг друга дней заключается в маленькой, чисто номинальной разнице между вчера и сегодня или между сегодня и завтра. Все вещи непрестанно повторяются, но крохотное отличие делает каждую уникальной. Однообразное течение времени с биологической регулярностью прерывается трапезами, «Дневник» же отмечает, помимо этого, еще и некоторые непредусмотренные
