Флетчер и Славное первое июня - Дрейк Джон

В двадцать четыре минуты десятого корабли в авангарде французской линии открыли по нам огонь. Это было похоже на раскаты грома, столько орудий выстрелило одновременно, что отдельные взрывы слились в один.

Вскоре и мы на борту «Куин Шарлотт» попали под огонь, сначала с «Монтаня», французского флагмана, а затем с трех кораблей позади: 80-пушечного «Жакобена», 74-пушечного «Ашиля» и особенно 74-пушечного «Ванжёра». Огонь был плохо нацелен, но «Куин Шарлотт» содрогнулся, когда тяжелые ядра врезались в его корпус. В тот момент у нас едва ли было хоть одно орудие, способное вести огонь по «Монтаню», но наша батарея правого борта хорошо видела «Ванжёр», и Черный Дик удостоил этот корабль чести получить наш первый залп.

— Сэр Эндрю, — сказал он Снейп-Дугласу, капитану «Куин Шарлотт», и указал на «Ванжёр», — будьте так добры, ответьте на огонь этого корабля, пока он не стал досаждать. Только батареи верхней палубы и квартердека, если позволите. Я хочу приберечь наши тяжелые орудия для «Монтаня», когда мы будем прорывать линию.

Вы заметите, что Черный Дик был вежлив как никогда, как только начался бой. Более того, он даже не возражал, когда канониры «Куин Шарлотт» ослушались его приказа. Ибо было слишком много просить от наших средней и нижней палуб слышать, как орудия над ними ведут огонь, и при этом сдерживаться, пока «Ванжёр» был у них на мушке и стрелял по нам. Так что вся правая сторона «Куин Шарлотт» исчезла в струях пламени, клубах дыма и оглушительном реве, когда вся наша батарея принялась за дело.

Мы были уже очень, очень близко к французам, и их линия простиралась по обе стороны, грохоча по нашей. Хау в восторге расхаживал взад и вперед, так как «Куин Шарлотт» был первым из наших кораблей, прорвавшим линию лягушатников. Теперь у них не было шансов уйти, и мы вот-вот должны были пройти под кормой «Монтаня» и впереди «Жакобена», шедшего сразу за ним.

Теперь огромный 120-пушечник был всего в нескольких ярдах от нашего левого борта. Мы были так близко, что огромный флаг, развевавшийся на его кормовом флагштоке, коснулся наших грота-вант, когда мы проходили под его кормой. Мушкетный огонь с его марсов гремел, и пули с треском и свистом проносились над квартердеком. Можно было разглядеть лица, мундиры, шляпы, каждую деталь лягушатников, вплоть до коек, уложенных в фальшбортных сетках. Я видел, что грядет, и проверил запал пистолетов, которые мне дал его светлость. У меня была и сабля. Кто-то предложил мне более джентльменскую шпагу, но в моих руках она ощущалась как прутик.

Затем, с расстояния не более двадцати футов, наши канониры левого борта дали залп по корме «Монтаня», прямо через кормовые окна и по всей длине его палуб. Поток ядер, круша и разрывая все на своем пути от носа до кормы. Самый тяжелый удар, какой мы могли нанести, и по самой слабой части противника. Мы немедленно положили руль на борт, чтобы занять позицию, которую хотел Черный Дик, вплотную к «Монтаню» и с его подветренной стороны.

Наполовину оглушенный нашим залпом, я увидел, как Снейп-Дуглас кричит что-то в ухо Хау и указывает. «Жакобен» прибавил парусов, чтобы выйти вперед «Монтаня» и с его подветренной стороны. Это был умный ход, ибо он предвосхитил наши намерения и зажал бы нас между огнем двух кораблей. Я не слышал, что сказал Хау, но он яростно покачал головой и указал на «Монтань».

Снейп-Дуглас улыбнулся и отдал честь. Затем он прокричал что-то в уши своему штурману, который прокричал это квартермейстерам у штурвала. В результате «Куин Шарлотт» удержал курс. Ничто в мире теперь не могло помешать Черному Дику поставить свой корабль борт к борту с Вилларе-Жуайёзом. Но он шел на смертельную опасность.

Оба французских корабля увидели возможность заманить «Куин Шарлотт» в ловушку, и на этот раз они действовали слаженно. «Монтань» убрал паруса, чтобы оказаться с нами бок о бок, и его пушечные порты открылись, когда его расчеты перебежали от орудий левого борта, которые до этого вели огонь, чтобы выкатить орудия правого борта, которые теперь были нацелены на нас. Одновременно «Жакобен» положил руль на борт и пошел на нас, чтобы зажать «Куин Шарлотт» между собой и своим товарищем. Но он перестарался, и раздался глубокий, стонущий скрежет, когда наш бушприт врезался в его грота-ванты, а наш нос заскрежетал по его корпусу. «Куин Шарлотт» был крупнее, и мы ударили «Жакобен» в мидель, накренив его так, что волны хлынули на шкафут. От удара людей смыло за борт, а орудийные тали лопнули.

Но «Монтань» обрушил шквальный огонь по нашему левому борту, и как только он выпрямился, к нему присоединились и канониры «Жакобена». Наши орудия левого борта с лихвой ответили «Монтаню», но «Жакобен», сцепившись с нами такелажем, оказался в идеальной позиции, чтобы дать по нам продольный залп с носа. Хуже того, орущая орда абордажной команды хлынула на наш бак, сметая всех, кто стоял на их пути.

— К оружию, отразить абордаж! — взревел кто-то рядом, Бог весть кто, и все ринулись к носу во главе с офицером морской пехоты в алом мундире. У меня не хватило ума остаться в стороне, так что я выхватил саблю, взял в левую руку пистолет и, как дурак, бросился в атаку вместе с остальными.

На баке было полсотни лягушатников, вооруженных до зубов и жаждущих крови. Ничего не оставалось, как пальнуть, а затем врубиться в самую гущу, рубя направо и налево.[12]

25

Далее сообщается, что незадолго до сражения его светлость принял на борт своего флагмана мистера Джейкоба Флетчера, частное лицо, недавно ставшее наследником имения известного стаффордширского фабриканта, и что означенный мистер Флетчер оказал его светлости неоценимую помощь, раскрыв местонахождение французского флота.

(Извлечение из депеши капитана Уильяма Паркера, командира 74-пушечного корабля «Одейшес», опубликованной в специальном выпуске «Лондон Газетт» 5 июня 1794 года.)

*

Сразу после десяти часов вечера 28 мая 1794 года корабль Его Величества «Одейшес», 74-пушечный, с разбитым такелажем, почерневшими от пороха бортами и еще горячими после боя с «Революсьонером» орудиями, находился в непосредственной опасности наткнуться на французскую боевую линию, которая лежала не более чем в полумиле под ветром, — бесконечная череда скрещенных рей, вздутых парусов и шахматных полос угрожающих пушечных портов.

Капитан Уильям Паркер только что просмотрел рапорт своего хирурга, в котором значились всего трое убитых и девятнадцать раненых (трое тяжело, их выживание под вопросом). Это было хорошо, ибо он готов был поставить свой чин на то, что нанес вдесятеро больший урон трусливому трехдечному кораблю, который удрал из боя. Но все было закономерно. Французы с самого начала целились высоко. Все, чего они хотели, — это разбить его рангоут и изорвать паруса, чтобы уйти, и именно поэтому потери были так малы.

— Совершить поворот фордевинд, мистер! — сказал он своему первому лейтенанту, засовывая листок бумаги в карман. — Мы должны увести ее подальше от этого стада. — Он указал на французский флот и повысил голос, чтобы его услышали люди: — Один перворанговый для этого корабля — ничто, но там от нас прячутся еще три!

Они встретили это криками «ура», и было за что, но прошло немало времени, прежде чем «Одейшес» смог выполнить маневр, ибо повреждения его рангоута оказались еще хуже, чем казалось поначалу.

К ночи «Одейшес» обогнул французскую линию с наветренной стороны, и его команда всю ночь трудилась, чтобы привести корабль в состояние, позволяющее присоединиться к флоту. Но рассвет принес два разочарования. Во-первых, казалось, что привести его в порядок можно будет только в доке. А во-вторых, хотя они и ушли от Брестского флота, по злой иронии судьбы совершенно другое французское соединение оказалось не более чем в трех милях с наветренной стороны. Там были два 74-пушечных корабля, два фрегата и огромная стая торговых судов. Это был сам Зерновой конвой. Единственный из всего Флота Канала, «Одейшес» нашел этот неисчислимо важный приз, и трагедия заключалась в том, что, находясь в безнадежном меньшинстве и будучи не в состоянии маневрировать, «Одейшес» не мог сделать ничего, кроме как приложить все силы для бегства.